Племянница словаря. Писатели о писательстве

– Это зависит от ваших намерений, – ответил тот.

* * *

В 1925 году Нобелевскую премию по литературе присудили Бернарду Шоу, который назвал это событие «знаком благодарности за то облегчение, которое он доставил миру, ничего не напечатав в текущем году».

* * *

Однажды Антон Павлович Чехов зашел в редакцию журнала «Осколки», с которым сотрудничал. Главный редактор Лейкин похвастался перед ним прекрасным рассказом, присланным никому неизвестным начинающим автором из Царского Села. Лейкин был в восторге и собрался пригласить автора для личных переговоров, чтобы привлечь к сотрудничеству в журнале.

Чехов заинтересовался, взял рукопись и с изумлением узнал свой собственный, уже опубликованный рассказ, переписанный от руки.

Возмущению Лейкина не было предела, а Чехов улыбнулся и спокойно заметил:

– Плагиат – это лучший признак популярности.

* * *

В последние годы своей жизни Сомерсет Моэм совершенно не боялся смерти. Он сказал как-то одному из своих друзей:

– Смерть, как и запор, например, лишь одна из банальностей, очень часто встречающихся в жизни человека. Так стоит ли ее так уж бояться?

* * *

Созданное Борисом Прониным артистическое кафе «Бродячая собака» располагалось вблизи Михайловской площади, в подвале старого дома. Вход был с внутреннего двора. Поэты появлялись здесь в окружении некоторого числа поклонников или, чаще, поклонниц.

Как-то раз одна из восторженных почитательниц поэта Константина Бальмонта, разгоряченная богемной атмосферой, бессонницей и вином, воскликнула, обращаясь к своему кумиру:

– Ради вас я способна на все! Хотите, я сейчас выпрыгну в окно?

– Нет! – отрезал тот. – Здесь недостаточно высоко!

* * *

Все нищие города Гатчины знали, когда писатель Александр Иванович Куприн ездил в Петербург, и в это время ожидали его на вокзале. Поэтому писатель всегда держал в карманах множество медных монет.

Но однажды Куприн дал нищенке с ребенком на руках горсть серебряной мелочи. Тут же к нему подошел красноносый небритый нищий с опухшей физиономией и заплетающимся языком принялся клянчить деньги, всячески восхваляя при этом его как «всемирно-исторического писателя». Куприн сунул ему кредитку в целых пять рублей.

– Не понимаю, дорогой друг, – удивился один из сопровождавших писателя, – женщине с ребенком вы дали что-то около рубля, а пьяному, который побежал в кабак пропивать вашу пятерку, вы так щедро оплатили его вздор и бред?

– Да как вы не понимаете! – воскликнул Куприн. – Ведь женщине с ребенком даст каждый. А пьяному кто даст? Только я, Александр Иванович…

* * *

Специалистом по литературным альманахам, особенно по отысканию для их издания меценатов, считался Осип Мандельштам. И пусть фолиант, задуманный тиражом в тысячу экземпляров, на веленевой бумаге с водяными знаками и многокрасочными иллюстрациями, выходил с чудовищным опозданием тоненькой газетно-бумажной тетрадочкой без всяких иллюстраций или не выходил вовсе, молодые поэты могли какое-то время предаваться свободному творчеству и не думать о деньгах.

– Ну как ваш альманах?» – спрашивали Мандельштама.

– Я разошелся с издателем во взглядах, – отвечал тот.

– И что же, он ничего не издал?!

– Нет, почему же? Он издал… вопль!

* * *

Захватив в свои сети очередного толстосума, потенциального мецената для очередного альманаха, Мандельштам долго и умело обрабатывал его, живописуя, сколь великолепным должен получиться новый поэтический шедевр и каким событием станет его выход в свет. В наиболее патетических местах он даже читал свои стихи.

Как-то раз в подобную обработку попал известный меценат, отпрыск богатейшего клана купцов М*. От природы сентиментальный, он оказался прямо-таки раздавлен красноречием своего визави. Внимая стихам, меценат время от времени вздымал руки кверху и прочувственно выдыхал:

– Крааааасииииивооооооо…

Мандельштам, разумеется, усиливал напор.

– Чего же вы, собственно говоря, хотите? – спросил он в конце беседы, как бы освобождаясь от сладкоречивого плена.

– Поцеловать вас… – ответил растроганный Мандельштам.

* * *

Однажды во время Первой мировой войны писатель-сатирик Аркадий Аверченко принес в одну из редакций рассказ на военную тему. Рассказ приняли, но цензор вычеркнул из него фразу: «Небо синее было». На вопрос Аверченко о причине вычеркивания цензор простодушно ответил:

– Эта фраза может выдать врагам, что действие рассказа происходит на юге.

* * *

Как-то в 1924 году писатель Алексей Павлович Чапыгин рассказывал знакомым литераторам о том, как в молодости чинил мебель у оперного певца Леонида Витальевича Собинова.

Открыв Чапыгину дверь, певец сказал:

– А пойдемте-ка вглубь квартиры, там у меня мебельная богадельня – дворяне-стулья и дворяне-канапе. Это в том смысле, – пояснил рассказчик, – что красное дерево – оно дворянское, а ежели, скажем, дуб или береза, то это что же? Это будет из крестьян…

– А ежели табурет? – спросил один из слушавших.

– Табурет, – всхлипнул от смеха поэт Владимир Алексеевич Пяст, – он – скрывший свое социальное происхождение кулак!

* * *