Пленник (СИ)

— Если бы заботился ты о себе сам, Кея, умер бы уже очень давно. — Мукуро вздохнул.

— Да как я вообще до своих лет дожил без твоей поддержки, — язвительно процедил Хибари.

— Сам удивляюсь. В любом случае, этот разговор бессмысленен, потому что нам не снять оковы.

Наверняка, Хибари это понимал. Просто сидеть сложа руки не мог. Это было в его характере, и Мукуро это даже нравилось.

Кея предпринял еще пару попыток освободиться, но, в конце концов, бросил это бесполезное занятие и, устало подтянув к груди колени, уткнулся в них взмокшим лбом, с трудом переводя сбившееся дыхание.

Ему было душно и жарко; чудовищно хотелось пить, и он все еще не мог смириться с тем, что долгожданный бой сорвался, даже и не начавшись.

Тишина давила на уши. Солдаты снаружи словно дали негласный обет молчания, а стук колес и негромкое фырчанье лошадей не сглаживали неприятную и тягостную атмосферу.

— Может быть, это судьба? — сказал Мукуро в пустоту и, задрав голову, принялся разглядывать дощатый потолок, сквозь щели которого пробивался тусклый свет. Кея принял его фразу за обращение и непонимающе нахмурился.

— О чем ты?

— О нас с тобой. Каждый раз, когда мы хотим сразиться на смерть, что-то нам мешает. Твое или мое недомогание, посторонние люди, нелепые или внезапные ситуации… Каждый раз, когда я пытаюсь тебя убить, тебя вытаскивают с того света. Каждый раз, когда мы расходимся в разные стороны, то позже наши пути все равно сходятся.

— Звучит довольно мерзко.

— Но ты не можешь этого отрицать.

— Не могу, — помолчав, согласился Хибари и скривился. — Хотел бы, но… даже вчера, я и не думал встретить тебя в городе. Столько путей вело в место, куда мы оба направлялись, начиная с того ориентира, где тебя видели в последний раз, и мы оба выбрали один и тот же путь. Слишком много совпадений, если вспомнить весь прошедший год, и это меня раздражает. Если даже это и судьба, я ее посылаю к чертям. Мне больше ничто и никто не помешает тебя убить. Вот только от них избавимся. — Он кивнул в сторону двери.

— И от них было бы неплохо, — позвенел цепями Мукуро. — Пожалуй, даже в первую очередь. Но даже освободившись, вряд ли мы справимся с вооруженным отрядом королевских солдат. Даже ты должен это понимать.

Хибари угрюмо отвернулся и уставился на солнечный «зайчик», скачущий по щербатой стене повозки. В темноте ему было неуютно: сразу вспоминалась темница в замке, глухое монотонное капанье воды с отсыревшего потолка и землистый холодный пол, поросший по углам плесенью. Несмотря на жару, он буквально чувствовал этот пробирающий до костей озноб.

Мукуро пытался завести с ним разговор, но Хибари не был настроен на общение. Он был разочарован, рассержен и обессилен.

Ему надо было настоять накануне — сейчас бы все уже было кончено.

Внезапно повозка качнулась и остановилась. Мукуро настороженно вскинул голову: прошло всего с полчаса, и вряд ли за это время солдаты выдохлись и решили устроить привал.

— Может быть, нас решили убить и закопать в лесу? — невесело предположил Хибари, даже не шелохнувшись.

Мукуро повернулся лицом к стене и сощурил глаза, пытаясь заглянуть в щель между досками на происходящие снаружи события.

Солдаты стояли у потускневшей низенькой ограды и разглядывали заваленный цветами двор какого-то дома. Приглядевшись, Мукуро едва сдержал крепкое ругательство.

— Это ферма лидера сопротивления, — бросил командир, отворачиваясь. — Некогда любоваться, посмотрели и хватит.

— Люди на голову пришибленные, раз преклоняются подобным преступникам, — поддел носком сапога пожухлый цветок один из разведчиков. — Даже в такую даль умудрились натаскать цветов.

— Люди падают ниц перед силой, независимо от того, кто ею владеет. Неудивительно, что простолюдины воспевают сомнительные подвиги Каваллоне, упуская из внимания то, скольких людей он угробил просто впустую.

Мукуро взглянул на Хибари. Тот, затаив дыхание, прислушивался, напряженно глядя в стену, словно пытался посмотреть сквозь нее.

Как бы Мукуро не ненавидел Каваллоне, согласиться с тем, что тот все делал «впустую», он не мог. Они оба жертвовали многим и оба пожертвовали бы даже еще большим, если потребовалось бы.

Хибари перевел на него лихорадочно сверкающие в темноте глаза и отвернулся, еще больше помрачнев. По возможности, он никогда не хотел бы возвращаться на эту ферму. Не потому что не хотелось — совсем наоборот. И именно по этой причине было больно даже находиться рядом — не видеть, а просто знать о том, что он где-то поблизости от места, где прошли самые спокойные и счастливые дни всей его взрослой сознательной жизни. Боялся вспоминать, боялся сожалеть.

«Ты вся моя жизнь», — шептал ему Дино тогда, когда Хибари решил освободить его. Он держал его руку, ощущал его тепло, видел его счастливый взгляд, преображавший изможденное болезнью лицо.