Пленники Сабуровой дачи

В редакцию Морской спешил с разбитым сердцем. Никакой ансамбль самодеятельности он смотреть не хотел. К самодеятельности можно было вернуться потом, а пока надлежало срочно придумать что-то, чтобы вернуть городу способность ценить свои таланты, не разделяя мастеров на тех, кто был в эвакуации, и кто ее не удостоился. Характер Инны — о! она наверняка все эти пассажи про добрых немцев выдавала не только по старой дружбе близким людям, но и вообще всем, кто спрашивал, — изменить было нельзя, но возвращение уровня культуры в родной город Морской считал своим первоочередным долгом.

Поинтересовавшись, где можно найти архив старых номеров, он принялся искать нужные материалы. Необходимо было провести разведку — понять, что писали людям раньше, поймать, так сказать, волну и направить ее в нужное русло.

Не то чтобы Морской забыл об однозначном вероломстве юноши Долгова, но решил, что разговор с ним можно перенести на завтра. Однозначно нужно было сделать это до того, как Коля вцепится в подозреваемого: вдруг Долгов и правда невиновен, а Горленко сгоряча не разберется. Но это дело могло подождать, а вот рецензию на первый акт концерта в госпитале надлежало написать немедленно.

И тут планы Морского резко изменились — в одном из старых номеров он обнаружил заметку. Знакомую, но вовсе не о культуре. Та самая «статейка», которая описывала, как два лихих парня, отправляясь на фронт, решили в срочном порядке найти себе жен, и как один из них потом волновался и просил разыскать свою супругу в освобожденном Харькове. Все, как Дюшенька описывал. Статья была написана в романтической тональности. Супругу разыскали, она была верна мужу и очень ждала его возвращения. Смущало Морского только одно — имя друга, который вместе с героем заметки надумал жениться перед уходом на фронт. Митя Санин!

— Митя Санин! — сам себе шепнул Морской со все нарастающей тревогой. — Таких совпадений не бывает. Попался гад!

* * *

Галочка ожидала мужа совершенно расстроенная — с завтрашнего дня надлежало выходить в редакцию уже ежедневно и на полную рабочую смену, между тем, заботы дня сегодняшнего показали, что выжить в современном Харькове семье из двух работающих взрослых было совершенно невозможно. Кто-то один должен был воевать со всевозможными инстанциями, улаживая проблемы с документами, или стоять в очередях на отоваривание карточек. Причем, судя по ценам на базаре — а Галочка сходила и на ближайший Сумской, и на более дешевый Благовещенский, — чтобы семья из двух человек могла питаться, работать должен был один, а зарабатывать — двое.

Другим поводом для расстройства послужило общение с сердечным другом Анны Степановны. Дюшенька удачно проезжал мимо и вызвался подбросить Галю до дома, но стал вести такие разговоры, что лучше бы она прошлась пешком.

— Выкладывай! — вернувшийся Морской с порога ощутил настроение жены. — Прорвемся! — улыбнулся он в ответ на первую жалобу. — Как говорится, мы не будем зареветь! Другие же как-то живут? И у нас все получится. Не волнуйся и пусти хоть раз в жизни все на самотек. Вспомни, каким ужасным все казалось, когда мы только приехали в Андижан. Но жили же. И тут, конечно, тоже скоро все наладится. Мы дома, а война все отступает. Кременчуг уже почти освобожден. И на других фронтах успехи — немцев выгнали из Тамани. Сегодня слышал, Анечка всерьез обсуждала, какую публикацию дадим ко взятию Киева. Готовят заранее, чтобы оперативно катануть в номер. Анечка смешная. Еще и сокрушалась, что всех специалистов вот-вот в столицу переведут прямо у нее из-под носа. Все будет хорошо!

«Соціалистична Харківщина», ноябрь 1943 года, художник А. Щеглов

Вдохновляющие речи мужа Галочку, как всегда, успокоили. О происшествии с Дюшенькой уже даже и говорить не хотелось, но надо было. Галина все рассказала.

— Что? — Морской насторожился. — Он просил тебя повлиять на следствие? Вот это поворот! А ты, еще раз повтори, что ты ответила? — Он все прекрасно слышал, но поступок Галочки его, похоже, так развеселил, что надо было повторить.