Пляс Нигде. Головастик и святые

Он что-то проглотил и широко улыбнулся. Мне хотелось пошутить на тему утраченной надежды и внезапного хэппи-энда: мол, у вас тут, кажется, работают сценаристы из Голливуда, – но я забыл, как это всё будет по-английски, и только сдержанно поклонился. Дядька понимающе хмыкнул и с улыбкой чеширского кота исчез за дверью.

– Поздравляю! С такими способностями надо работать в МИДе, – сказал Толик. – Они сделали тебе визу в обеденный перерыв, лишь бы ты от них отвязался.

– Надо выпить, – ответил я, рассматривая паспорт. – Ты что-то говорил про два ящика пива?

На следующее утро, улетая в Америку (непонятно, зачем) с тяжёлой головой и пятью долларами в кармане (Толик сказал, что выдаст командировочные по прибытии – а то вдруг самолёт брякнется в океан, и с отчётом будут проблемы), я сижу за пустым столом кафетерия в терминале Франкфурт-2, глядя на часы: 37 минут прошло с того момента, как Пушкин и Гончарова уединились в туалете для инвалидов. Я уже немного волнуюсь: не пытается ли он её там съесть на почве африканской страсти? Хорошо, что это всего лишь моё болезненное воображение, и любовники появляются из-за двери, живые-здоровые, точнее, чуть живые. Оба в чёрных очках. Тяжело дышат. Кажется, это рекорд. Пускай даже время чистого секса было на пять минут меньше, надо же привести себя в порядок, но всё равно: трахаться стоя полчаса – это круто. “Виват, Эфиопия!” – шепчу я по-русски, когда молодые проходят мимо на дрожащих ногах, падают в свободные кресла и моментально отключаются.

Вряд ли они восстанут ото сна без посторонней помощи. Обещаю, что разбужу их через 1 час и 20 минут, а пока использую время, чтобы написать и кинуть в фейсбук очередную малозначительную, но, возможно, последнюю историю из моей жизни, которая имеет шанс оборваться сегодня в любой момент, от взлёта до посадки. Это не аэрофобия – скорее, графомания. Я чувствую, что должен оставить родным и близким как можно больше слов.

Сколько лет летаю, чего только в небе не было, но не могу забыть чудесного пассажира ТУ-154, следовавшего в Москву в начале девяностых.

Он был интеллигентом с большой буквы: очки в пластмассовой оправе, нечёсаная борода, холмик живота под лоснящимся пиджаком, коричневый портфель из кожи заменителя крокодила.

Лет ему было под шестьдесят, а выглядел он ещё хуже, как и положено человеку, презирающему спорт.

Зато манеры!

Портфель он поставил рядом с креслом, на “ход ноги” (верный способ не забыть что-то важное – мочалку, диссертацию, секретные чертежи – в бане, ресторане, самолёте, когда вы пьяны и создаёте искусственное препятствие, чтобы споткнуться, вставая с места).

После того как пассажиры “Аэрофлота” обречённо расселись и пристегнулись, интеллигент вспомнил о главном. Оттягивая пузом ремешок безопасности, наклонился к портфелю, щёлкнул замочком и достал: а) бутылку портвейна “Агдам” пол-литровую; б) стакан гранёный двухсотграммовый. Бутылка была запечатана “бескозыркой” – крышечкой из мягкого металла чуть плотнее фольги, с язычком, который легко подцеплялся зубами, и – готово дело.

Он вскрыл портвейн резким движением опытной челюсти. Наполнил стакан до краёв, убрал бутылку, освободившейся левой рукой достал из портфеля белую булочку. Локтем опустив откидной столик впередистоящего кресла, разместил на нём хлеб и стакан, вытащил нож обычный кухонный (это было до эпохи антитеррористического идиотизма), отрезал кусок булки и совсем уже собрался принять на грудь, как вдруг в нём проснулась и заговорила врождённая интеллигентность. Повернувшись вправо, к своей соседке, женщине лет тридцати на седьмом-восьмом месяце беременности, он вежливо предложил ей отведать “Агдама”. Когда женщина отказалась, интеллигент сделал какое-то альтруистическое движение бородой и залпом опрокинул в себя пойло. Несколько минут сидел в задумчивости, тихо жуя хлеб, роняя крошки в бороду. Стюардесса тем временем рассказывала, как нам быть в случае экстренной посадки или падения в океан.

Выслушав инструкцию, он кивнул одобрительно и запустил руку в недра портфеля. Повторил операцию с наливанием-отрезанием. И снова повернулся к соседке: а может, всё-таки портвешка? Вы хотя бы понюхайте! Беременная чуть не выдавила иллюминатор, отодвигаясь от протянутого к её лицу стакана. Ну, как хотите. Ваше здоровье! Прикончил “Агдам” в одиночестве, убрал в портфель пустую тару, стакан, нож и остатки булки.

К тому моменту, как самолёт вырулил на взлётную полосу, он уже храпел на весь салон, втягивая часть бороды в широко открытый рот. Беременную тошнило, бортпроводница бегала туда-сюда, меняя пакеты.

Интеллигентный пьяница блаженствовал на протяжении трёх часов полета, до самого Домодедово, где моментально проснулся, как только погасло табло “застегните ремни”. Подхватил портфель и направился к выходу, не забыв на прощание галантно поклониться будущей матери, которая после всего, что было между ними за эти три часа, улыбалась ему в ответ, как родному.