Пляс Нигде. Головастик и святые

Наши общие знакомые попросили меня оказать услугу и доставить в Москву какие-то особенно продвинутые радиомикрофоны. “У нас таких нет”, – сказали они. Посылку почему-то нужно было забрать на Брайтон-Бич. Другой конец города. Мы поехали вдвоём. Нашли адрес по ориентиру – магазин книг “Чёрное море”, позвонили, ответили через домофон на вопросы о цели визита: от Миши, за посылкой, для Игоря, в Москву, нет, мы не знаем, как его здоровье, да, наверное, очень занят и поэтому редко пишет, ну, почему сразу – арестовали, там пока не всех арестовывают, да, конечно, КГБ не дремлет, но мы бы всё-таки хотели забрать посылку.

Дверь приоткрылась – и на крыльцо выехала очень большая коробка.

– И передайте в Москву, чтобы они там были осторожнее! – крикнул из-за двери мужской голос. – Путин – страшный тип. Я боюсь его даже здесь. Вы сами случайно не из Одессы?

– Мой дедушка там родился. Случайно.

– Так вы еврей? А что сразу не сказали?

– Потому что я русский. Извините!

– Не расстраивайтесь. Со временем это пройдёт. Все там будем. Гуд бай!

Дверь захлопнулась, и я с ужасом уставился на коробку.

– Она не поместится в багаж!

Содрал наружную плёнку, открыл крышку. Внутри каждая деталь лежала в отдельном пенопластовом боксе.

– Фигня! – сказала моя новая подруга. – Перепакуем.

От Брайтона до Гарлема ехать на метро больше часа. Мы отлично провели время за потрошением упаковок, стараясь не потерять ни одной детали.

– Русские шпионы совсем оборзели, – пошутил я. – Собирают передатчик прямо в метро.

– Можешь звать меня радистка Кэт, – засмеялась она.

Так я и буду её называть.

Кэт открыла для меня волшебный мир Гарлема.

Мы шатались по окрестностям, лепили снеговика на Малькольм-Икс авеню, примеряли вещи на африканском базаре, убегали от чёрного психа, который требовал купить у него церковь XVIII века за 5 тысяч долларов. Я бы не стал продавать, но моя мама больна, объяснял он, доставая нож. В какой-то другой церкви мы слушали госпел, которые хором распевали шоколадные тёти, похожие на матросов матери Терезы, в одинаковых костюмчиках белого цвета с синей полосой; тогда я впервые увидел настоящий религиозный экстаз: одна из тётенек закатила глаза, пустила пену изо рта, и её усадили на стул под кафедрой проповедника, который выскочил из-за бархатной портьеры и вскричал: “Братья и сёстры, мы должны верить Господу! Когда мы сидим на остановке и ждём автобус, – мы верим, что он придёт. Когда мы ждём чек социального страхования, мы верим, что он придёт. Но зачем растрачивать веру по пустякам, братья и сёстры? Мы должны верить, что придёт Господь, – и тогда мы окажемся в раю, где всё бесплатно!”

Голос у него был хриплый, как у Тома Вейтса.

На выходе стоял ящик для пожертвований; мы бросили в прорезь по четвертаку. Шоу того стоило.

Кэт рассказывала истории о Нью-Йорке, о том, как после 11 сентября ветер ещё много дней гонял по улицам обгорелые клочки документов, и как её пробивало на слёзы, когда вдруг прилетал к ногам обрывок бумаги со словом “invoice”. Как во время Великого блэкаута 2003 года она пешком возвращалась домой из офиса на Уолл-стрит, идти пришлось несколько часов, вырубилось абсолютно всё, метро не работало, толпы клерков заполнили улицы, мужчины с портфелями, женщины на каблуках, это была пытка – идти на каблуках столько километров, хорошо, что отовсюду вылезли сообразительные вьетнамцы с лотками соломенных шлёпанцев на продажу. Когда она пришла домой, уже стемнело, во дворе за деревянным столом группа соседских мужиков перетирала новости об аварии на электростанции. Кэт присоединилась к компании и рассказала о своём тернистом пути; ноги она содрала в кровь, от бронзового быка Уолл-стрит, по Бродвею, мимо Юнион-Сквер, по 7-й Авеню, в обход Центрального парка, в потоке офисного стада, которое за время шествия через отключённый город удивительно преобразилось и стало напоминать мистическую демонстрацию протеста маленьких людей против своей незавидной участи.

“Хочешь выпить?” – спросил один из невидимых в темноте чёрных мужиков. “Конечно, хочу, что за дурацкий вопрос?” Мужик сбегал домой, принёс бутылку и фонарь, осветил соломенные волосы Кэт, её голубые глаза, высокую розовую грудь в вырезе блузки, и закричал: “Чуваки, приколитесь, она – белая!”

Моя подруга так хорошо владела уличным английским, что её приняли за свою, цветную чувиху. А ведь когда-то сошла по трапу самолёта в JFK, не зная ни слова.