Пляс Нигде. Головастик и святые

Она родилась и выросла в Калининграде, о котором сохранила мрачные воспоминания. Город от слова “кал”, говорила Кэт, и, поверь, это не шутка; там дерьмо повсюду, от могилы Канта до самых до окраин, где пустыри и гаражи, за которыми всё время кого-то насилуют. У них, в Калининкале, так принято, если парни встречают красивую девчонку – сразу тащат за гаражи, прижимают к стенке и требуют, чтобы она сосала у всех по очереди. А когда она не соглашается, бьют её головой о железную стену. До потери сознания. Мне так стрясли мозги, что до переезда в Америку я думала, это нормально, и так везде ухаживают. Но, приятный сюрприз, оказалось, что здесь по-другому; идёт тебе навстречу какой-нибудь громила, и говорит: я люблю тебя, девочка, пойдём ко мне! Ты ему в ответ: “Fuck off!” Он улыбается: “God bless you, girl!” – и топает дальше.

Гарлем начал бледнеть в нулевые годы, но ещё долго сохранял репутацию урбанистического бедленда, и цены на аренду жилья держались низко, соблазняя европеоидных авантюристов вроде Кэт, которая стала первой белой леди на районе, в этом шестиэтажном кирпичном доме на 118-й East street. Она переехала сюда, осознав, что убивает внутреннего художника, работая в офисе и снимая комнату размером со шкаф в нижнем Манхэттене. В Гарлеме просторную трёшку предлагали за меньшие деньги. Вот она и решилась.

Поначалу было очень страшно вечером идти от метро мимо чёрных подростков, которые делали вид, что не смотрят, но их быстрые липкие взгляды проникали под одежду. Через неделю нервы так разыгрались, что, шарахнувшись от каких-то теней в подворотне, Кэт вбежала к себе, захлопнула дверь, накинула цепочку, упала на кровать прямо в ботинках, и накрылась тяжёлой мыслью о том, какая она дура, и как вляпалась, поселившись в этой клоаке, где считаные дни отделяют её от ближайшего изнасилования. Она представила себя в участке, пишущей заявление, среди других жертв, и тихо заплакала от бессильной жалости.

В дверь постучали. Сопротивление бесполезно! Она сделала вдох и, не снимая цепочки, высунулась во внешний мир навстречу самому страшному. В коридоре стояла компания подростков. “Мэм, – сказал один из них. – Вы забыли снаружи ключи”. Он указал на связку, торчащую из замка. Между его пальцем и ключами сохранялась юридически безупречная дистанция в несколько дюймов. Мальчик, похоже, знал, что бывает, если оставишь отпечатки на чужих вещах. “Ma’am, you OK?” – спросил он, потому что челюсть у Кэт отвисла и не могла вернуться на место.

После такого культурного шока нельзя было не выпить. Подростки показали ей дорогу к магазину.

Мой список винных магазинов для будущего травелога, скорее всего, возглавил бы liquor-store на углу 117-й восточной и 3-й Авеню. В этом районе рулят пушеры и сутенёры – смелые мужчины, презирающие закон.

Я видео их суровые лица. Как только вышел из поезда метро, мимо проплыли два прекрасных братана в меховых кацавейках, с золотыми гайками на пальцах и золотыми цепями до пупа, которые бряцали при ходьбе, словно кандалы освобождённого Джанго. Короли района, кровь земли, соль яиц, крутые сутенёры сутенёровичи в тёмных очках элегантной формы.

Их сопровождал отряд длинношеих. Высокие грудастые жрицы любви острыми шпильками высекали искры из кафельного пола. Острые соски темнели под полупрозрачными кофточками. Кожаные шорты обтягивали крутые бёдра и выпуклые лобки. Губы, созданные для наслаждения, посылали в пространство воздушные поцелуи.

Но стоили они дорого – я спросил, и сутенёр, отточенным ногтем поправив на переносице очки, назвал цену. У меня столько не было. Ну разве что – секунд на девяносто.

Мерси, сказал я, и пошёл наверх по железной лестнице, шаркая ногами. Богини секса хохотали мне в спину. Выйдя из метро, я направился в магазин, тот самый, на углу 117-й и 3-й. Железная решётка перегораживала торговое пространство напополам, защищая от посетителей полки с вино-водочной продукцией. Алкаши входили со словами “хэлло, мама” и доставали из носков грязные однодолларовые бумажки, которые не принял бы ни один российский обменник. Словно фокусники, они выплёвывали на ладонь монеты. Чудесным образом у них всегда набиралось ровно столько, чтобы взять фляжку пуэрто-риканской сивухи, рома или виски, за 2.20 или 2.35. Бедные люди очень точны в расчётах. Во всех других магазинах Города цены указаны без учёта налога, и только в винных лавках Гарлема на ценниках пишут “final price”. Потому что клиент хватается за сердце и за пистолет, когда ему внезапно сообщают, что он должен заплатить какой-то ещё налог штата. Говорят, бывали случаи, что продавцов кончали на месте за эти двенадцать процентов. Прямо в магазине.

Но лично я такого не видел, при мне алкаши всегда были лапочками. “God bless you, mama!” – говорили они, получив через решётку своё пойло.

Я взял калифорнийское каберне, стоившее около 17-ти мгновений с чёрной секс-бомбой из подземки.

Кэт развеселила моя арифметика.