Плющ

Риддли его не слышит. Сирена воздушной тревоги вырвала его из сна. Она заполняет его голову, разрывает мозг.

Затем, внезапно, сигнал обрывается. Когда мужчина через проход снова задает свой вопрос, на этот раз с искренним беспокойством, Риддли его слышит.

— Да, спасибо, — говорит он почти ровным голосом. В голове у него стучит старая рифма: Ваммер-Джаммер-Алабаммер. — Со мной все в порядке.

Но с некоторыми людьми — нет, думает он. С некоторыми людьми определенно не все в порядке.

Парк Авеню Саут, дом 490
5-й этаж

11:29 утра

Новый, 1970-й год, большая часть руководства американскими оккупационными войсками встречало в Сайгонском баре-борделе под названием «Хайфонгский Чарли». Из Вашингтона пришло известие, что война будет продолжаться еще, по крайней мере, год, и эти кадровые офицеры, которые получили не один пинок под зад за последние двадцать месяцев и хотели мести больше, чем они хотели самой жизни, разошлись не на шутку. Чудо заключалось в том, что бомба, заложенная неизвестным официантом, оказалась неисправной, и вместо того, чтобы усеять всю комнату гвоздями и шурупами, искалечила только тех солдат, которые случайно оказались рядом со сценой, где она была спрятана в цветочной композиции. Одним из этих несчастных был адъютант Энтони Хекслера. Бедный сукин сын потерял обе руки и один глаз, когда танцевал фруг[258], или ватуси[259], или еще что-то подобное.

Сам Хекслер стоял на краю комнаты, разговаривая с Уэсти Уэстморлендом, и хотя между ними пролетело несколько гвоздей — оба мужчины слышали, как они просвистели мимо, — ни один из них не получил ранение страшнее порезанной мочки уха. Но звук взрыва в этой маленькой комнате был просто невыносим. Стальные Яйца не возражал против того, что он избавил его от криков раненых, но прошло целых девять дней, прежде чем к нему начал возвращаться слух. Он уже почти свыкся с отсутствием этого чувства, когда оно, наконец, вернулось (и все же в течение недели или около того каждый разговор был похож на трансатлантический телефонный звонок в двадцатых годах девятнадцатого века). С тех пор его уши стали чувствительны к громким звукам.

Вот почему, когда Карлос дергает за кольцо в центре серебристой штуковины, включив сирену с высокими децибелами, Стальные Яйца отшатываются с резким стоном удивления и боли — А-А-А-АЙ — и прижимает руки к ушам.

Внезапно нож нацелен в потолок, а не на Карлоса, и Карлос, не колеблясь, пользуется этим преимуществом. Как бы сильно он ни был ранен, как бы ни был удивлен, он никогда больше чем на полшага не переступал грань паники. Он знает, что из этого кабинета есть только два выхода, и что падение из окна пятого этажа, находящегося позади него неприемлемо. Это должна быть дверь, а значит, ему придется иметь дело с генералом.

В верхней части визжащего снаряда, примерно в восьми дюймах от нажимного кольца, находится многообещающая красная кнопка. Когда генерал снова бросается вперед, Карлос тычет в него носиком патрона и нажимает кнопку. Он надеется на кислоту.

Облако белого вещества вырывается из отверстия в самом кончике и окутывает генерала. Газ хай-про — это не кислота, вовсе нет, но отнюдь и не сахарная вата. Генерал чувствует себя так, словно рой кусачих насекомых (адских мошек) только что поселился на влажной и нежной поверхности его глаз. Эти же насекомые лезут ему в ноздри, и генерал сразу же задерживает дыхание.

Как и Карлос, он держит себя в руках. Он знает, что его отравили газом. Даже ослепленный, он может справиться с этим, справлялся и раньше. Сирена — вот что действительно мешает его действиям. Она вышибает ему мозги.

Он отступает к двери, прижимая свободную руку к левому уху и размахивая ножом прямо перед собой, создавая, как он надеется, зону серьезного поражения.

И тут, слава Богу, сирена смолкает. Может быть, тайваньские цепи сломались; может быть, девятивольтовая батарея, которая питала эту штуковину, вышла из строя. Хекслеру на это насрать. Все, что он знает, это то, что он снова может думать, и это наполняет сердце воина благодарностью.

Однако, если повезет, латинос не сможет понять, что он снова собрал мозги в кучу. Немного актерского мастерства не помешает. Хекслер, шатаясь, прислоняется к двери, продолжая кричать. Он позволяет ножу упасть. Он знает, что его глаза опухли и закрыты. Если Карлос купится на его уловку…

Карлос покупается. Дверной проем чист. Человек, повисший на одной из его сторон, выведен из строя, после всего случившегося он просто обязан выйти из строя. Карлос пытается пшикнуть ему в лицо еще одну дозу газа, чисто для успокоения, но на этот раз, когда он нажимает на кнопку, не слышно ничего, кроме бессильного фыркания и небольшого выдоха чего-то вроде пара. И черт с ним. Время убираться, пока не поздно. Карлос, шатаясь, идет к двери кабинета, его пропитанные кровью штаны прилипли к ногам. Он уже думает, истерично и бесформенно, о приемных покоях и вымышленных именах.