По чунским порогам

— Вот прилип, ну прилип! — в восторге хохочет девушка. — Жалко, не на берегу я с тобой разговариваю.

— А что?

— А то!

— Ну, что?

— Ничего!

— Так не скажете, сколько до Малеевой?

— Скажу! Я вот тебе скажу, как сама в Кадарею приеду.

— Приезжайте…

Но вот и Малеева. В ней пусто, нет никого. Все на покосе. Разгар сенокоса следует вместе с нами к северу.

Потом Чунояр. Село на высоком крутом берегу, на «яру» — ярко-желтом сыпучем песке. Центр кооперации охотничьего района.

И, наконец, Хая. Семнадцать дворов. Последняя деревушка перед пустоплесьем, где на целых триста километров не встретишь жилья.

Уныло выглядела Хая в этот день. Над щербатыми зубцами гор нависли хмурые низкие тучи. Река казалась застывшим свинцом — серая, холодная. Даль затянута мглой.

Здесь недавно прошел дождь. Спуски к реке блестели, замытые натеками желтой глины. Позади деревни, на западном склоне крутого распадка, топорщились острые пеньки вырубленного жердняка. Устало брехали собаки.

В деревне избы стояли пустые, с распахнутыми настежь дверями. У завалинок, в грязи, барахтались грузные, жирные свиньи.

Мы прошлись по деревне, вернулись обратно. Присели на бревно и несколько минут с волнением вглядывались вдаль, в узкую щель между хребтами, где исчезла серая лента реки и начиналось таинственное пустоплесье. Хотелось на прощанье поговорить с человеком, но никто не появлялся. Тогда мы сошли к лодке, окинули взглядом еще раз такие милые драничатые крыши домов и оттолкнулись от берега…

Сразу ниже Хаи еще изредка попадаются лужайки, а потом горы сдвигаются вплотную, обступают кругом — горизонт взмывает почти к зениту. Тайга глухая, вековечная, принимает нас в свои объятия. Впереди — триста километров безлюдья…

— Сережа, вспомни подходящую случаю цитату, — торжественно говорит Миша.

Я задумался. Серые утесы громоздились по обоим берегам. На скалах лепились суковатые сосны. Часто корни извивались прямо поверх голой скалы. Течение стремительно тащило нашу лодку. Плеса были короткие, повороты крутые, и от этого казалось, что свободному движению реки конец — дальше она уходит под землю.

«На полпути земного бытия, утратив след, вошел я в лес дремучий…» — произнес я первую строку из Дантова «Ада».

Миша кивнул головой и добавил:

— «Кто б ни были входящие сюда, оставьте всякую надежду навсегда».

Впрочем, мистическое настроение быстро исчезло. Стоило выглянуть солнцу, и ничего страшного на пустоплесье не оказалось. Красота же окружающего нас пейзажа была изумительная. Уж на что мы пресытились природой — и, казалось, приведи нас в Сухуми или Гагру, мы бы только спросили: «А где тут дров нарубить на ночь?» — но и то иногда замечали такие красивые места, что только взмахивали руками, не находя слов для выражения восторга.

Первая ночевка на пустоплесье прошла благополучно, если не считать маленького курьеза: впотьмах не доглядели, что спать устроились на муравейнике. Первое время дрыгали ногами, воображая, что это беспокоит «мокрец» — мелкая, как пыль, мошка, — но потом, когда по телу поползли явно крупные «звери», обжигая нас, как крапивой, мы вскочили. Несметные полчища муравьев деловито суетились на нашей постели. Пришлось отряхиваться и перебираться на новое место.

На следующий день прошли первый порог пустоплесья «Аракан». Он находится примерно в сорока километрах от Хаи.

Спустились через залавок — единственный в пороге — очень быстро и легко. Приткнулись на отдых в узком затончике, не более четырех-пяти метров шириной. Дальше, за стрежнем, начинались вздыбленные валы, такие же кудрявые, как и во всех порогах.

— Ну, вот тебе и «Аракан», — сказал Миша, почесывая босую пятку о камень, — не порог, а крендель с маком. Что-то скучно становится. Какой бы нам фортель выкинуть?

— Можно влезть на тот вон утес и прыгнуть с него вниз головой, — посоветовал я, — или переплыть «Аракан» на пузырях из подштанников.

— Нет, это не то, — возразил Миша. — Хочется какое-то сильное ощущение получить, но без риска для жизни. Что ты думаешь о сильном ощущении?

— Я давно уже испытываю сильное ощущение.

— Да? Какое?

— Голода.

— Опять! — покачал головой Миша. — Из тебя никогда не выйдет капитана Кука.

— Конечно. Кука съели дикари, а я сейчас сам могу съесть хоть тысячу дикарей, только бы попались.

— Ладно. Поехали, голодное существо.

Он смотал бечеву, бросил в лодку, прыгнул сам вслед за ней и взялся за лопастные весла. Я попросил его направить корму поближе к берегу. Миша взмахнул веслами, но… просчитался. Лодка вышла из затончика, носом воткнулась в струю и моментально пошла на отур (то есть стала носом повертываться вниз).

На отуре лодку всегда вытаскивает к середине. Побагровев от натуги, Миша стремился ее вытолкнуть кормой обратно к берегу, но безуспешно. Течение оказалось сильнее.

Стряхнув минутное оцепенение, я бросился на выручку. Первый шаг в воде был мне по колено, второй — еще выше, с третьим я погрузился до пояса. Но тут же успел вцепиться руками в ускользавшую лодку. Подтянулся и, ввалившись, моментально ухватился за кормовое весло.