По грибы. Рассказы

В тот вечер Гришка, выйдя к ужину и сделав обход территории, к еде не притронулся и сразу ушёл. Совсем скоро на «арену» неожиданно выскочила Клавка – передвигалась она непривычно быстро. И тут мы заметили, что единым целым с ней шустро, в ногу, семенили двое крошечных ежат. Как воины в греческой фаланге, они плотно сцепились иголками с мамашиным боком – картина была уморительная! Не останавливаясь, «фаланга» пересекла открытое пространство и скрылась в зарослях высокой травы. Мы перевели дыхание и расхохотались. Так Клава первый раз вывела своих детей из гнезда на прогулку. Ежатки были маленькие и кругленькие, как колобочки. Имена им и выбирать особо не пришлось: Чук и Гек, и всё тут. В конце концов, без разницы, кто из них Чук, а кто – Гек, не ставить же им метки.

В тот ответственный вечер больше всех переволновалась Клавка: она вывела детей из надежного гнезда в мир, полный опасностей. Однако и Гришка активно принимал участие в этом событии: обеспечивал проверку территории и тоже заметно волновался, даже ужин отложил. Обойдя поляну и не обнаружив в поле зрения (или слуха, или нюха) ничего подозрительного, дал семейству «добро» на выход. Интересно, каким же это образом, на каком языке, они с Клавой договорились и согласовали свои действия?

А ежатам хватило двух дней освоиться во дворе. И теперь по вечерам, уже на общих основаниях, они вместе с родителями ели из общей тарелки или копошились в траве, ища насекомых.

Как-то, ещё до наступления сумерек, на запах вынесенной мною еды откуда-то прибежала чужая голодная ежиха со своим ежонком. Нюх у них отменный, за километр чувствуют. Безошибочно, как по азимуту, выйдя к миске, они с жадностью накинулись на еду. Торопясь, стараясь побольше урвать, ежи беспрерывно хватали из тарелки крупные куски и громко чавкали. Видимо, они прекрасно знали, что пришли на чужую территорию и воруют чужую еду, но голод – не тётка! И тут, в самый сладостный для них миг, на «сцене» появился хозяин миски – Гришка. Гриша остолбенел от возмущения, увидев это немыслимое безобразие. Выдержав паузу, он хозяйским шагом подошёл к тарелке, упёрся своим чёрным носом в нос пришлой ежихи и, угрожающе вздыбив иголки, стал молча буравить её тяжелым взглядом. Та долго не выдержала: отпрянув, она по-воровски выхватила из миски хороший кусок и, зажав его в зубах, дала дёру – только пятки засверкали. Между тем, ежонок, пока Гришка выдворял его мамашу, никуда не убежал и чавкать не прекратил. Казалось, он был уверен в своей «детской» неприкосновенности среди сородичей. Так оно и оказалось! После бегства ежихи Гриша не тронул чужого ежонка, а принялся есть с ним из одной тарелки, хотя чувствовалось, что он очень недоволен присутствием неожиданного «нахлебника». И всё-таки настроение у ежонка было испорчено, да и мать убежала. Он пожевал ещё немного без аппетита и кинулся за ней вдогонку.

К концу лета Чук и Гек здорово выросли, а Гришка совсем заматерел и округлился (на таких-то кормах!). Только Клавка оставалась по-прежнему стройной. А может быть, она казалась такой из-за своих длинных ног?

Отпуск у нас кончился, и на даче мы стали появляться только по выходным. Всю осень, до самых заморозков, в день нашего приезда ежи обязательно приходили к своей кормушке. Наше присутствие в доме было неразрывно связано в их головах с наличием обильной и вкусной еды в миске…

Белки-бабочки

Лесные белки пугливы, их не сравнить с белками, живущими в городских парках, – те даже орешки с руки не боятся брать. Однажды угораздило такую лесную белку поселиться в дупле высокой раскидистой сосны, прямо напротив нашего дачного дома. А дача наша стоит обособленно, в настоящем лесу. До отпуска мы бываем там только по выходным, – вот белка и обосновалась здесь в наше отсутствие, не разобравшись в обстановке и соблазнившись тишиной и хорошей «квартирой».

Дупло, в котором она поселилась, располагалось на солнечной стороне ствола и было удобным и глубоким. Раньше в этом дупле каждое лето жили стрижи; целыми днями с весёлыми свистами носились они у нас над головами к своей сосне. Прилетели к родному гнезду и этим летом, но с белкой у них силы не равные. Пометались-пометались, посвистели-посвистели и убрались искать себе новый дом.

Белка же принялась обустраивать свою квартиру. Мы подсмотрели, что она нашла применение отжившей овечьей шкуре, без дела валявшейся на дровах под навесом сарая. К вечеру, когда двор пустел, белка забиралась на поленницу и драла из шкуры шерсть, запихивая её в рот передними лапами. Когда щёки раздувались до невероятных размеров, и пучки шерсти, как усы Бармалея, торчали изо рта с двух сторон, она спускалась на землю и прыжками, длинным окружным путем, чтобы сбить с толку возможных наблюдателей, относила ценную добычу в дупло. Мы догадались: она утепляет гнездо своим детенышам, а тут ей такое богатство подвалило – настоящая овечья шерсть! Однако вся суета неожиданно закончилась, белка пропала, и мы решили, что она всё же решила перенести место жительства подальше от людей.