По ком звонит колокол

Значит, вот как обстояли дела в «Гейлорде» теперь. Впрочем, прежде «Гейлорда» и не было, а если в нынешней изменившейся ситуации выжившие после первых дней войны создали его таким, каков он есть, то Роберт Джордан был рад его существованию и ему нравилось бывать там. То, что ты чувствовал в Сьерре, Карабанчеле и Усере, ушло в прошлое, думал он, и ты с большой легкостью поддался разложению. Впрочем, разложение ли это? Может, ты просто утратил наивность, с которой вступал в борьбу? Разве не так бывает всегда и во всем? Много ли молодых врачей, священников, солдат смогли сберечь ту чистоту помыслов в отношении своего дела, с какой они к нему приступали? Священники, конечно, ее сохраняют – или слагают с себя сан. Предполагаю, что нацисты тоже, думал он, и коммунисты – те, кому в должной мере свойственна самодисциплина. Но если взять Каркова…

Ему никогда не надоедало размышлять о Каркове. Когда они в последний раз встречались в «Гейлорде», Карков восхищался неким английским экономистом, который много времени провел в Испании. Роберт Джордан уже много лет читал работы этого автора и всегда уважал его, но ничего о нем не знал. Он не особенно ценил то, что́ этот человек писал об Испании: чересчур упрощенно, чересчур очевидно, и статистика – он-то это видел – большей частью подтасована, хоть и из благородных побуждений. Но, подумал он, газетные и журнальные статьи о стране, которую действительно хорошо знаешь, вообще редко нравятся, тем не менее он уважал автора за добрые намерения.

И наконец однажды, во время наступления на Карабанчель, он увидел этого человека.

Они укрывались под стеной арены для боя быков, через две улицы от них шел бой, и все нервничали в ожидании приказа вступить в атаку. Им обещали пригнать танк, но его все не было, и Монтеро сидел, обхватив голову руками, и без конца твердил:

– Ну, где же танк? Где же танк?

День был холодным, ветер мел желтую пыль вдоль улицы; Монтеро был ранен в левую руку, рука не действовала.

– Нам нужен танк, – повторял он. – Мы должны дождаться танка, но ждать мы не можем.

Боль в ране делала его раздражительным.

Роберт Джордан пошел посмотреть, не остановился ли танк за углом многоквартирного дома на повороте трамвайных путей – Монтеро считал, что это вероятно. И танк действительно оказался там. Вернее, это был не танк – испанцы в те дни любую самоходную технику называли танком, – а старый броневик. Водитель в огромном кожаном шлеме ни за что не хотел выезжать из-за угла и приближаться к арене. Он стоял за своим броневиком, опершись на броню руками и положив на них голову. Когда Роберт Джордан заговорил с ним, он, не поднимая головы, решительно замотал ею.

– У меня нет приказа ехать туда, – мрачно сказал он.

Роберт Джордан достал из кобуры револьвер и приставил ствол к кожаной куртке водителя броневика.

– Вот тебе приказ, – сказал он.

Мужчина в огромном, как у футбольного игрока, кожаном шлеме снова тряхнул головой и сказал:

– Патронов для пулемета все равно не осталось.

– У нас есть патроны, – ответил ему Роберт Джордан. – Ну, давай, поехали. Там набьем ленты. Поехали!

– И стрелять из пулемета некому, – сказал водитель.

– А где стрелок? Где твой напарник?

– Убит, – ответил водитель. – Он там, внутри.

– Вытаскивай его, – велел Роберт Джордан. – Вытаскивай его оттуда!

– Я не хочу к нему прикасаться, – сказал водитель. – А он лежит между пулеметом и рулем, мне не протиснуться.

– А ну, давай, – сказал Роберт Джордан. – Вытащим его вместе.

Забираясь в броневик, он ударился головой, из небольшого пореза над бровью на лицо начала сочиться кровь. Убитый был тяжелым, труп успел окоченеть, и его невозможно было разогнуть – пришлось колотить его по голове, чтобы высвободить лежавшее вниз лицом тело, зажатое между сиденьем и пулеметом. В конце концов он ударил по голове мертвеца коленом снизу, голова выскочила из зажима, и, обхватив тело поперек, он потянул его к двери.

– Помоги мне вытащить его, – сказал он водителю.

– Я же сказал, что не хочу к нему притрагиваться, – ответил водитель, и Роберт Джордан увидел, что он плачет. Слезы стекали по лицу, в поры которого глубоко въелась пороховая гарь, из носу тоже текло.

Выкарабкавшись наружу, Роберт Джордан развернул тело и дернул на себя, тело вывалилось из кабины и упало на тротуар у края трамвайной линии все в той же скрюченной, почти сложенной пополам позе. Там он и остался лежать – лицо серое, как воск, на фоне цементного тротуара, руки согнуты под животом.

– В машину, черт тебя дери, – крикнул Роберт Джордан и махнул водителю револьвером. – А ну, забирайся, быстро!

Только тут он увидел отделившегося от тени многоквартирного дома человека в длинном пальто, с непокрытой головой. У него были седые волосы, широкие скулы и глаза, посаженные глубоко и близко друг к другу. В руке он держал пачку «Честерфилда». Вынув одну сигарету, он протянул ее Роберту Джордану, который в это время револьвером подталкивал водителя к броневику.

– Одну минуточку, товарищ, – обратился он по-испански к Роберту Джордану. – Не могли бы вы кое-что разъяснить мне по поводу этого боя?