– Обычно, женщина, – ответил тот. – Они были левыми, как многие в Вальядолиде. Когда фашисты проводили чистку в городе, первым убили отца. Он голосовал за социалистов. Потом застрелили маму. Она голосовала так же, как он. Она вообще голосовала тогда впервые в жизни. После этого расстреляли мужа одной из моих сестер. Он был членом профсоюза трамвайщиков. Естественно, он не мог водить трамвай, не состоя в профсоюзе. Но политикой он вообще не интересовался. Я хорошо его знал. Нельзя сказать, что он был таким уж порядочным человеком. Не думаю даже, что он был хорошим товарищем. Потом муж другой моей сестры, тоже из трамвайного профсоюза, убежал и стал скрываться в горах, как и я. Они решили, что моя сестра знает, где он. А она понятия не имела. Вот они и убили ее – думали, что она знает, но не говорит.
– Вот звери, – сказала Пилар. – А где Глухой? Что-то я его не вижу.
– Он здесь. Внутри, наверное. – Хоакин остановился, поставил ружье прикладом на землю и сказал: – Пилар, послушай. И ты, Мария, тоже. Вы простите меня за то, что я разговорился про свою семью. Я знаю, что у всех такое же горе и лучше не делиться еще и своим.
– Нет, надо делиться, – ответила Пилар. – Для чего же мы живем на свете, как не для того, чтобы помогать друг другу? Да и какая это помощь – просто молча выслушать.
– Но Марию это могло огорчить. Ей и своего горя хватает.
–
– Пока да, – ответил Хоакин. – Она в тюрьме, но, кажется, там с ней не слишком плохо обращаются.
– У тебя есть еще родные? – спросил Роберт Джордан.
– Нет, – сказал мальчик. – Я один. Больше никого. Если не считать зятя, который ушел в горы, но, думаю, его уже нет в живых.
– А может, он и жив, – возразила Мария. – Может, воюет в каком-нибудь отряде в других горах.
– Нет, не думаю, – сказал Хоакин. – Он никогда особо стойким не был, а работа вагоновожатого – не лучшая подготовка к жизни в горах. Сомневаюсь, что он протянул там хотя бы год. К тому же у него грудь была слабая.
– И все равно он мог выжить, – сказала Мария и положила руку ему на плечо.
– Конечно, подружка. Всякое бывает, – сказал Хоакин.
Мария обняла его за шею и поцеловала. Хоакин отвернулся, чтобы никто не увидел, что он плачет.
– Это было по-братски, – сказала Мария. – Я поцеловала тебя как брата.
Парень покачал головой, продолжая беззвучно плакать.
– Я твоя сестра, – сказала Мария. – Я люблю тебя, и у тебя есть семья. Мы все – твоя семья.
– Включая
– Так, – сказал мальчику Роберт Джордан. – Мы все – твоя семья, Хоакин.
– Вот он – твой брат, – сказала Пилар. – Да,
Роберт Джордан обнял мальчика за плечи.
– Мы все братья, – сказал он.
Мальчик замотал головой:
– Мне стыдно, что я разболтался. От таких разговоров другим становится только тяжелее. Мне стыдно, что я вас расстроил.
– Иди ты знаешь куда со своим стыдом, – сказала Пилар своим чу́дным глубоким голосом. – А если эта вот Мария еще раз тебя поцелует, я сама примусь тебя целовать. Давненько не целовала я матадора, пусть и такого незадачливого, как ты. А горе-матадора, ставшего коммунистом, я поцелую с особым удовольствием. Подержи-ка его,
–
Стоя спиной к ним, он старался совладать с волнением. Мария вложила свою ладонь в руку Роберта Джордана. Пилар, упершись руками в бока, насмешливо смотрела на мальчика.
– Когда
– Не надо стараться меня развеселить, – сказал парень. – Я же говорю: все нормально, просто я жалею, что разболтался.
– Ну, тогда пошли к старику, – сказала Пилар. – Устала я от этих переживаний.
Парень обернулся и посмотрел на нее, по взгляду было видно, что ее слова обидели его.
– Да не от твоих, – успокоила его Пилар. – От своих собственных. Больно уж у тебя душа нежная для матадора.
– Да, я оказался неудачником, – сказал Хоакин. – И незачем мне об этом все время напоминать.
– Но косичку-то ты снова стал отращивать.
– Ну и что? Бои быков – очень выгодное дело. Они дают работу многим людям, а теперь государство будет держать его в своих руках. И, может быть, теперь я не буду бояться.
– Может быть, – сказала Пилар. – Может быть.
– Почему ты разговариваешь с ним так сурово, Пилар? – спросила ее Мария. – Я тебя очень люблю, но сейчас ты ведешь себя грубо.
– Наверное, я вообще грубая, – ответила Пилар. – Слушай,
– Да.
– Имей в виду: он – человек неразговорчивый, не то что я, ты или этот чувствительный бродячий зверинец.
– Ну, зачем ты так говоришь? – начиная сердиться, сказала Мария.
– Сама не знаю, – ответила Пилар и решительно зашагала вперед. – А ты как думаешь?
– Я тоже не знаю.