По ком звонит колокол

Ансельмо, скрючившись, прятался за широким сосновым стволом, снег облетал его с двух сторон. Он тесно прижимался к дереву, спрятав руки в рукава куртки – правую в левый, левую в правый – и втянув голову в воротник, насколько было возможно. Если придется сидеть здесь еще долго, я замерзну, думал он, и толку от этого не будет никакого. Inglés велел оставаться тут, пока меня не сменят, но он же не знал тогда, что начнется метель. Никакого усиленного движения на дороге нет, расположение постов на лесопилке по ту сторону дороги и их распорядок я уже знаю. Можно возвращаться. Ни один человек, у которого есть мозги, не удивился бы, если б я вернулся в лагерь. Вот подожду еще немного, думал он, и пойду. Беда с приказами в том, что они слишком строгие. Никакие отклонения не допускаются, какие бы ни были обстоятельства. Он потер ступней о ступню, потом вынул руки из рукавов, наклонился, растер икры и бедра и постучал ногами друг о друга, чтобы разогнать кровь. Под прикрытием дерева, заслонявшего от ветра, холод ощущался чуть меньше, и все же надо встать и немного походить.

Пока он, скорчившись, растирал ноги, на дороге послышался звук приближающегося автомобиля. Его колеса были обмотаны цепями, одно звено где-то в цепи отскочило и звякало об асфальт. Он посмотрел на дорогу: по ее заснеженному полотну ехала машина, размалеванная зелеными и коричневыми пятнами, окна были закрашены синим так, что снаружи ничего не увидишь, оставался только небольшой прозрачный полукруг, чтобы те, кто внутри, могли через него смотреть по сторонам. Это был «Роллс-Ройс» позапрошлогоднего выпуска, замаскированный и приспособленный для нужд Генерального штаба, но Ансельмо этого не знал. Он не мог заглянуть внутрь и увидеть трех офицеров, закутанных в плащи. Двое расположились на заднем сиденье, один – на откидном. В тот момент, когда машина проезжала мимо Ансельмо, тот, что сидел на откидном сиденье, смотрел сквозь просвет в затемненном окне, но Ансельмо этого видеть не мог. Ни он их, ни они его не видели.

Машина проследовала сквозь снежную метель прямо под ним. Ансельмо разглядел шофера, краснолицего, в стальной каске – лицо и каска торчали из плащ-палатки, – и ствол ручного пулемета, который держал сидевший на переднем пассажирском месте ординарец. Когда машина проехала, Ансельмо полез за пазуху, достал из внутреннего кармана рубашки два листка, вырванные из блокнота Роберта Джордана, и сделал пометку под условным обозначением легкового автомобиля. Это был десятый автомобиль за день. Шесть уже проехали обратно, четыре пока нет. Такое количество машин, проезжающих по этой дороге, отнюдь не было необычным, но Ансельмо не умел отличать «Форды», «Фиаты», «Опели», «Рено» и «Ситроены» штаба дивизии, контролировавшей здешние ущелья и горы, от «Роллс-Ройсов», «Ланчий», «Мерседесов» и «Изотт» Генерального штаба. Заметить отличие и оценить смысл появления здесь таких машин мог Роберт Джордан, если бы здесь был он, а не старик. Но его здесь не было, а старик просто отметил на листке из блокнота, что вверх по дороге проехала еще одна легковая машина.

К тому времени Ансельмо так замерз, что решил: лучше вернуться в лагерь, пока совсем не стемнело. Заблудиться он не боялся, но счел, что нет смысла оставаться на месте дольше, к тому же ветер становился все более холодным и метель не ослабевала. Однако, встав, потопав ногами и посмотрев на дорогу сквозь пелену снега, он не двинулся вверх по склону, а остался стоять, прислонившись к сосне с подветренной стороны.

Inglés велел мне ждать здесь, подумал он. Может, как раз сейчас он идет сюда, и если я уйду, он станет меня искать и заблудится в такую пургу. Сколько уж неприятностей случилось на этой войне из-за отсутствия дисциплины и нарушения приказов, нет уж, подожду еще немного. Но если он не придет в ближайшее время, придется уходить, несмотря на все приказы, потому что я должен поскорей доставить ему сведения, да и дел еще по горло, а от того, что я здесь замерзну, никакой пользы не будет, так что перебарщивать тоже незачем.

Из дымохода над лесопилкой на той стороне дороги вился дым, и ветер, дувший в сторону Ансельмо, доносил сквозь снег его приятный запах. Тепло там фашистам, думал Ансельмо, уютно, а завтра ночью мы их убьем. Чудно́ получается, не люблю я об этом думать. Вот я целый день следил за ними – такие же люди, как мы. Я мог бы подойти к лесопилке, постучать в дверь, и они пустили бы меня погреться, если только им не приказано проверять всех подряд и у всех требовать документы. Значит, между нами стоят только приказы. Эти люди – не фашисты. Я их так называю, но это неправильно. Они такие же бедняки, как мы. Сами они никогда не стали бы против нас воевать, и мне неприятно думать о том, что придется их убить.