По краю игры

жизнь не нова - только новью и новостью

в нас да пребудет ее ремесло!

* * *

Как хорошо прийти домой,

присесть у подоконника

и видеть, как ты над плитой

орудуешь половником,

сидеть с тобой, шуметь, молчать,

удачей огорошивать,

прочесть в глазах твоих печаль

негаданно, непрошено,

твоих смешинок перезвон,

морщинок свежих линии -

и жизнь совсем уже не сон,

не бег за птицей синею.

Бравадит август: бровь хвостом,

рисованная радуга, -

не покидай надолго дом,

не говоря уж надолго.

* * *

Новый год мы встречали во Флориде,

вместо елки, к нам пальма пришла,

тоже стройная очень и вроде бы

тоже в радостях леса росла.

Хороводы мы с ней хороводили

и плясали весь год напролет,

поскулили немного о холоде -

благо, был в холодильнике лед.

Даже снегу немного повыскребли

с тонких стенок его голубых,

а по правде сказать и не выспренно:

лишь снежинку одну - на двоих.

На двоих было лето цыганское

и залив с мексиканской водой,

в нем мы плавали, пили шампанское

шлейф зимы хороня под волной.

И с друзьями безмолвно судачили,

что за тридевять с гаком земель,

жить желали им только с удачами,

не считая уж радость и хмель.

Так встречали мы в тропиках Флориды,

Новый год этой летней зимой,

и не плохо, ей Богу. И вроде бы,

он пришел, невзирая на зной.

* * *

Здесь, в маленьком домике Будды,

где беден и ярок уют,

мои бесприютные будни

в разброде безбрежном текут.

К ним пламя небес благосклонно,

речушка легка и добра,

и пальмы, с волнением в кронах,

стихи им читают с утра.

И бритоголовы, как Будда,

слетают на землю слова

о счастье вне люда и чуда,

о жизни вне блуда и зла.

А Будда, довольный уловом,

смеется, тряся животом:

с ним каждый предмет очарован

своим отраженьем в другом.

* * *

Так хорошо на берегу залива:

волна с волной играет шаловливо,

и птиц полет красив, и ты красиво

глядишь им вслед,

и мы с тобой валяемся на пляже

вне долга, вне забот и мыслей даже,

и ритм души неспешен и отлажен -

и лучше ничего на свете нет.

А на дворе декабрь. А мы на юге.

А где-то в этот час по всей округе

мороз трещит и голос лютой вьюги

тревогу вьет

в душе и вне, в бегах и на заминках,

и свет почти такой, как на поминках,

и день укутан в тряпки и ботинки,

и сон нейдет ночами напролет.

Но наше ль дело, что кому влетело,

каких забав природа захотела,

каких даров, по делу ли - без дела,

когда снесла?

Мы в декабре. У лета на приколе,

на сладостях морской и терпкой соли,

на радостях кочевья и раздолья

по воле звезд, которым нет числа.

* * *

Страх старости, безумия в ночи,

страх зависти, страх спеси беспричинной

стекают с догорающей свечи,

как шрамы под остывшим парафином.

Страх страсти, страх восторга, страх добра,

вмешательства в чужие сны и плачи -

пора свечи, тиши лесной пора,

пора души, готовой к легкой сдаче.

Трезвонит телефон, дымится лист,

печаль кружит над безымянной плахой.

Морозный день, как яблоко, зернист,

как белый флаг перед последним страхом.

* * *

Хорошо посидеть в холодке,

поразмыслить, набраться терпенья,

хорошо в погребке, налегке,

вдалеке от дорог и движенья.

Только дзинькает что-то на дне

уха чуткого в вялой потуге,

тишина на стене, на окне,

на лице легковерной подруги.

Только слышно, как плавится день

на жаровне под лапами солнца.

Превратиться бы как-нибудь в тень

или просто в смешного японца.

И уйти в полноводный уют,

в белый парус слегка затянуться,

чтобы слышать, как рыбы поют

и серьезные птицы смеются.

Хорошо вдалеке от забот

поразмыслить над силой творенья

Божьих рук, Божьих ног или вот

набросать это стихотворенье.

* * *

Постепенно мы все же

начнем уходить друг от друга,

постепенно мы все же

прощаться друг с другом начнем.

Будет солнце вставать

и садиться, и бегать по кругу,

ну а наши круги

разомкнутся на выходе том.

Постепенно на нас

снизойдут невесомость сознанья,

остановленность бега,

призванья, признанья, причин.

Мы начнем уходить

вопреки своему нежеланью,

по железному свойству

круженья потех и кручин.

После звона чудес,

после шумных и бурных открытий,

после пряных претензий,

проклятий, побед, прожектерств

мы уйдем в тишину,

где не будет ни слов, ни амбиций,

ни орбит, ни оков, ни сражений,

ни братств, ни сестерств.

Мы вовсю отдохнем,

мы вовсю, наконец, намолчимся,

мы во всем, наконец,

обретем совершенство и лад.

Хочешь - нет, но оно

непременно зачем-то случится,

как случается ночь

после дня боевых серенад.

Скоро вспыхнет трава,

скоро лето начнет совершаться,

скоро цены взлетят

и некстати заноет плечо,

скоро мы в немоте

будем трудно друг с другом прощаться,

скоро мы уходить

друг от друга некстати начнем.

* * *

Все слова убегут,

расплывутся и выцветут краски,

под обломками памяти сгинут

друзья и враги,

только имя твое

буду вслух повторять без подсказки,

норовя заглушить им развязки

шальные шаги.

Только имя твое -

детский импульс души и гортани:

Валя, Валя, Валюна -

легчайший разрыв немоты,

немудреный набор

или вздор предзакатных стенаний,

тайный всплеск упований

на бегство из лап пустоты.

Валя, Валя, Валюна, -

срывается с губ, словно с петель.

Валя, Валя, Валюна...

Да нет, ничего, просто так.

Это я - просто так.

Просто вырвалось. Да. Просто ветер.

Просто вечер во мне.

Просто так, - говорю.

Просто так.

Снимки памяти

* * *

На старинной фотографии

молодая моя бабушка:

гордый стан, графини грация,