По обе стороны (очерки)

Как происходит поход к врачу? Сначала записываются на прием у секретарши, по телефону. (У секретарши? Вот оно как…) Явившись по адресу, проходят в приемную, садятся в кресло, берут полистать какой-нибудь журнал, ну например «Пари матч»… («Пари матч»?! В приемной врача?! – Напомню, что в Советском Союзе «Пари матч», и не только его, купить было невозможно, разве что из-под полы, и что на таможне его систематически конфисковывали). После приема пациент расплачивается, наличными или чеком. (Наличными или чеком? Ну и ну… Никто из присутствующих ни разу в жизни не видел чековой книжки, и сама мысль о том, что за товар или услугу можно расплатиться, поставив подпись на клочке бумаги, заключала в себе элемент фантастики.) И так далее. Для посетителей советских поликлиник, привыкших часами стоять в очереди в мрачных коридорах, где каждый мог вас обругать: тетки в регистратуре, медсестры, врачи, рассказы о креслах и журналах в приемной врача производили впечатление сказок «Тысячи и одной ночи».

Время шло, и постепенно лихорадка спадала. Конечно, писем по-прежнему ждали, радовались их получению, зачитывали до дыр и, конечно, на них продолжали отвечать – но поддерживать переписку становилось все труднее.

Для уехавших свежесть и острота первых впечатлений постепенно ослабевала, человек привыкал, появлялись новые связи, новые интересы, новые заботы, и то, что прежде удивляло, со временем начинало восприниматься, как норма, поход к доктору или в супермаркет утрачивал сходство с открытием неизвестного континента.

С оставшимися происходило то же самое, хотя и по иным причинам. Черепашья скорость почты делала регулярную переписку невозможной, и постепенно из хроники повседневной жизни с ее мелкими радостями и заботами письма превращались в отчеты, где речь шла исключительно о событиях значительных: женитьба, рождение детей, защита диссертации, переезд на новую квартиру, болезни. Все, что происходило помимо этого: поломка стиральной машины, встреча со старым знакомым на улице, случайно доставшийся билет на концерт – все те пустяки, из которых состоит жизнь, – казалось недостойным упоминания в одном из 4–5 ежегодных посланий, которые достигали адресата с многонедельным опозданием, когда эти мелочи уже были неинтересны. По справедливому замечанию одной моей подруги, у нас гораздо больше тем для бесед с человеком, с которым мы перезваниваемся ежедневно, чем с тем, с которым мы говорим раз в год[9]. Письма, получаемые уехавшими, которых все больше затягивало новое существование, постепенно превращались к сухие конспекты; вдохнуть в них жизнь могли только воспоминания. Поэтому многие переписки постепенно иссякали – одни по прошествии месяцев, другие по прошествии лет. Упорный многолетний обмен письмами представлял собой исключение.

* * *

Несмотря на зловещую отметку в паспорте – «на постоянное жительство», – мой собственный случай был гораздо менее драматичным, поскольку не носил столь бесповоротного характера. Брак с иностранцем и связанный с ним отъезд за границу хоть и лишал человека права жить в Советском Союзе, но не лишал его гражданства, то есть теоретической возможности приехать в гости.

Для моих родных и друзей эта мысль была небольшим утешением. Конечно, никто не отговаривал меня от отъезда, все искренне радовались открывшейся перспективе, тем не менее доминировало чувство расставания, утраты. «Из всех плохих новостей последнего времени эта – самая скверная. Но я очень рада за тебя», – отреагировала тогда Ирина; остальные, не высказываясь столь прямо, придерживались того же мнения. А я, пребывая в полной эйфории, старалась по возможности скрыть от себя самой и от окружающих окончательность и бесповоротность отъезда. Ехала с единственным чемоданом, проводов и прощаний не устраивала, имущество не раздаривала, за исключением кое-каких книг, от которых друзьям могла быть польза, опьяненная одной мыслью о том, что скоро появится возможность запросто купить любую книгу, включая те, за хранение которых в Советском Союзе можно было угодить в тюрьму. Врожденный оптимизм не позволял признаться даже самой себе, что, возможно, мне больше не суждено увидеть близких, и я изо всех сил старалась придать отъезду видимость увеселительной поездки.