Читаем По щучьему велению полностью

– Ваш рассказ произвёл на меня благоприятное впечатление! – жеманно сообщила Анфиса и неожиданно добавила: – Поэтому разрешаю меня поцеловать! Пятнадцать раз! Но не больше!

Конечно, посол не упустил шанса закрепить успех и окончательно завоевать сердце царской дочки, и они стали целоваться: естественно, через платочек, который лорд аккуратно держал между ними за уголки.

– Девять, десять... – хором считали они.

Незаметно друг для друга Ротман вытирал губы, а Анфиса брезгливо отплёвывалась после каждого поцелуя – даже платочек не помогал. Что поделать: если собираешься жениться не по любви, приходится терпеть...

К счастью, продолжить им не пришлось – к беседке со всех ног бежала служанка Маруся. Заметив её, лорд и Анфиса отстранились друг от друга и, не сговариваясь, оба приняли равнодушный и официальный вид.

– Ваше высочество! Ваше высочество! – кричала служанка.

Анфиса недовольно повернула голову.

– Чего тебе, Мадлен? – надменно поинтересовалась она.

Маруся остановилась и захлопала глазами.

– Какая Мадлен? – глупо переспросила она.

– Это ты Мадлен, дубина, – разозлилась царевна и в очередной раз объяснила: – Ты теперь не Маруся, а Мадлен. По-зарубежному. Ну?

– Я ещё этот должна сделать. Шмыгсен, – припомнила новые правила бывшая Маруся.

– Книксен, Мадлен, – устало поправила её царская дочка и тихо повторила: – Книксен.

Маруся смешно присела и только после этого доложила:

– Там Емеля на площади. Он с этой... с самобранкой вернулся.

– Как вернулся?! – не на шутку испугалась Анфиса.

Она уже и думать забыла об этом деревенском дурачке, решив, что тот сгинул в походе на заграничные земли. А он мало того что вернулся, так ещё и скатерть- самобранку притащил! Эх, хороший совет дал призрак покойной матери, да, похоже, недостаточно сложное задание для него оказалось...

Услышав такую радостную новость, тут и царь Феофан собственной персоной подоспел. Нравился ему Емеля. Лучшего мужа он для дочки и не мечтал найти! А этот заграничный хлыщ ему в подмётки не годится... И они, быстренько собравшись, все вместе поскорей направились на городскую площадь.

Там было шумно и многолюдно. Навстречу царской семье попадались довольные горожане, нагруженные копчёными окороками, связками баранок, колбасой и прочей снедью. Царь восхищённо глядел на это изобилие, радуясь, как ловко Емеля решил вопрос с продовольствием. Из-за внезапно наступившего лета с этим возникли большие проблемы, а сейчас всё буквально чудом разрешилось благодаря Емеле и добытой им скатерти-самобранке.

– Анфисушка, доченька, – заискивающе начал царь, – может, ты на Емелю другими глазами взглянешь? Вон он какой хозяйственный!

– Какими ещё другими? – подозрительно покосилась на него Анфиса.

– Глазами влюблённой женщины, – убеждённо проговорил царь-батюшка. – Посмотри, парень-то видный!

Видный парень тем временем стоял в центре городской площади и раздавал горожанам еду, которую без устали производила скатерть-самобранка. Раньше она кормила всего двух братьев, а теперь могла обеспечить пропитанием целый город.

– Пожалуйте сюда! – зазывал он. – Колбаса! – Емеля нагнулся, поднял с телеги, накрытой вместо стола волшебной скатертью, окорок и вложил его в чьи-то протянутые руки. – Кому капусту, честной народ? – крикнул он. – Опа! –- Емеля ловко кинул кочан в толпу и, только потом заметив приближающегося Феофана, явно обрадовался. – Царь-батюшка! – позвал Емеля. – Баранок хотите?

Царь поглядывал на него с нескрываемым одобрением.

– Ну ведь молодец же, а! – громко заявил он. – Сколько провианта добыл в неурожайный год! Всё, я говорю, Анфиса! – повернулся он к стоящей рядом дочери. – Вот тебе жених! И обсуждать тут больше нечего! – И, не дожидаясь ответа, царь величаво удалился с площади.

Внимательно наблюдавшая за ними Василиса чуть не зарыдала от досады. Она всё слышала и поняла: теперь отвертеться от свадьбы с Емелей царской дочке будет гораздо сложнее...

* * *

Анфиса не осмелилась открыто перечить отцу, да ещё при всём честном народе, и ей ничего не оставалось, как вновь обратиться за советом к своей покойной матери, царице Агриппине.

Дождавшись наступления ночи, Анфиса украдкой поднялась на чердак и снова вызвала её из небытия, постучав по старому креслу. Пыльный дух Агриппины появился на своём привычном месте и теперь внимал любимой дочке.

Анфиса расхаживала взад-вперёд и нервно кусала пряник, рассказывая, как перехитрил их Емеля: каким-то непостижимым образом добыл в заграничных землях скатерть-самобранку, накормил с её помощью весь народ и тем самым ещё больше понравился царю-батюшке.

Агриппина слушала её, не сводя глаз с пряника, но, увы, ей земные гастрономические радости были уже недоступны.

– Соглашайся, – наконец сказала царица, выслушав дочь.

Анфиса остановилась и даже перестала жевать – такая оторопь её взяла.

– Как это? – не поняла она.

Мать усмехнулась и пожала бесплотными плечами.

– Парень-то видный, – передразнила царя Агриппина. – Ну иди, расскажу, – позвала она совсем другим, по- матерински снисходительным тоном, видя, что дочка вне себя от ярости и нетерпения и не оценила её шутку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза