После первого же залпа лица у всех вытянулись и стали серьезными. Настроение моментально исчезло.
Наступило тяжелое молчание. Снова загремела неприятельская мортирная батарея и через секунду четыре разрыва снова потрясли воздух. Стены погреба задрожали. Было ясно, что немецкая батарея брала прицел по кресту.
– Господа офицеры, по местам! – скомандовал капитан Шмелев.
Все, второпях извиняясь передо мною, поспешили к выходу, и через минуту в погребе остались только я да прапорщик Муратов.
– Сволочи! – процедил сквозь зубы прапорщик Муратов. – Не могли оставить в покое хоть теперь… Бить по кресту… Экие подлецы!..
А мортирная батарея между тем продолжала крыть нас залпами из своих четырех орудий. Снаряды с громом и визгом осколков рвались вокруг, ежеминутно угрожая ударить в наш погреб, где ожидала нас неминуемая гибель. Ничего не оставалось, как потушить все огни. Улучив удобный момент, я выскочил из погреба и крикнул, чтобы опустили на землю крест и потушили все огни. Тотчас мое приказание было исполнено, и, когда наши окопы снова окутал ночной мрак, немецкая батарея прекратила огонь.
Наступил первый день Пасхи. День выдался чудный, тихий. Глаза слепило от яркого солнечного света. Ухо поражала необычная для нашего времени тишина, разлившаяся по всей передовой линии, точно ангел мира вдруг слетел на землю.
Обе вражеские стороны, словно сговорившись, не открывали ни ружейной, ни артиллерийской стрельбы. Еще вчера нельзя было до пояса высунуться из окопа, чтобы не навлечь на себя неприятельского огня, но сегодня и наши, и немцы свободно во весь рост ходили над окопами, не боясь быть подстреленными.
В этот великий праздник мира кровожадные, разрушительные инстинкты войны уступили место человеколюбию. В этот день не должна была пролиться ни одна капля человеческой крови. Наступило как бы неофициальное перемирие. Это было что-то новое и необыкновенное в нашей однообразной, напряженной окопной жизни. Никогда, казалось, так остро не чувствовалась сладость мирного бытия, как именно теперь, на виду этих умолкнувших орудий и пулеметов. Мысль не могла сразу освоиться с охватившим всех стихийным явлением этого мира среди войны. Душу наполняли радость и восторг, а тело, измученное постоянной опасностью смерти и страдания, теперь отдыхало в сладком покое.
Между тем мирное настроение как у нас, так и у немцев росло с каждым часом и переходило в настоящее братание. В немецких окопах на поверхности земли начали образовываться отдельные группы людей, махавших нам шапками и платками. Наши вылезали на бруствер своих окопов, отвечали им тем же. Однако за линию проволочных заграждений никто еще пока не решался перейти.
Быть может, этим бы все и ограничилось, если бы не произошел небольшой случай, который только еще больше разжег желание вчерашних врагов теснее сблизиться и протянуть друг другу братскую руку.
Дело было так. Наш начальник дивизии генерал Ткачевский, которого, кстати сказать, дальше полкового резерва мы никогда не видели, почему-то сомневался в донесениях с передовой линии о том, что на позиции стоят не австрийцы, а немцы. Пленных, правда, в последнее время не удавалось захватить, так как противник держал свои посты за проволокой. Однако все данные были за то, что австрийцы, как я уже отмечал, в феврале были сменены германцами. Прежде всего можно было это узнать по остроконечным пулям, которыми противник обстреливал наши окопы. Такие пули были у немцев. Потом артиллерийский огонь, отличавшийся необыкновенной меткостью и разрушительностью, тоже говорил в пользу того, что против нас действительно были немцы. Австрийцы всегда очень нервничали, особенно ночью. Они беспрерывно палили из ружей. Теперь же ночью со стороны противника редко можно было услышать ружейный выстрел. Это тоже тактика немцев. Однако всего этого было недостаточно нашему начальнику дивизии, и он решил прибегнуть к хитрости.
Генерал Ткачевский написал письмо начальнику германской дивизии, стоявшей против нас, в котором поздравлял его с праздником Пасхи. В подарок генерал Ткачевский посылал еще бутылку шампанского и фунт лучшего шоколада.
Заранее было условлено, что посланец, привесив подарок к поясу, пойдет в первый день Пасхи прямо к окопам противника, держа руки вверх, причем в правой руке у него будет белый платок. Если посланца переймут немцы, то он опустить сразу обе руки, а если австрийцы, то сначала правую руку, а потом левую. Эту рискованную операцию вызвался исполнить один из чехов той самой чешской команды при штабе дивизии, которая недавно едва не подняла меня на штыки, когда я у Повензова производил опыты со своими ракетами.
Часов около 9 утра, как у нас уже началось братание с немцами, этот чех прибыл уже на участок моей роты, откуда решено было ему отправиться в гости к немцам. Я с прапорщиком Муратовым подошел поближе взглянуть на этого смельчака, добровольно ставившего на карту свою жизнь. Шансов вернуться невредимым назад у него было очень мало, его могли расстрелять как шпиона или в лучшем случае оставить томиться в плену.