По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Однако пока возвратимся к рассказу. Отход нашего корпуса, особенно после удачного для нас боя, был для противника, очевидно, совершенно неожиданно, так как лишь около 11 часов утра в отдалении показались германские разъезды. Смутное беспокойство закралось мне в душу: «А что, если наскочит германская кавалерия? Сомнет эту горсточку…» – мелькнуло у меня. Моя рота шла в задней заставе на расстоянии примерно версты от главных сил батальона и очень легко могла подвергнуться кавалерийской атаке. Я высказал вполголоса свои опасения прапорщику Муратову. Тот в знак согласия кивнул головой и внимательно взглянул в сторону, где приблизительно в полуверсте от нас был небольшой лесок, с которым мы сейчас должны были поравняться. Чем ближе подбирались к нам германские разъезды, тем тревожнее становилось у нас на душе. Солдаты с беспокойством посматривали по сторонам, и видно было, что одна и та же мысль, мысль о возможности нападения германской кавалерии, одинаково волновала всех. Предчувствие наше оправдалось. Из-за леса вдруг отделилась какая-то конная группа. Это было дело одной минуты. Германский эскадрон быстро развернулся и стройно, как на парад, сверкая обнаженными саблями и вздымая клубы пыли, понесся прямо на нас.

– Кавалерия! Кавалерия!.. – раздалось несколько диких голосов.

Мелкая дрожь пробежала по всему моему телу. Дыхание сперло в груди. Сердце учащенно забилось. Трудно было не поддаться панике в этот момент. Теперь все зависело от нашей выдержанности. Но мои молодцы-солдаты, закаленные в боях и видавшие уже всякие виды, не дрогнули и не сробели. Не дожидаясь моей команды, они сами быстро повернулись лицом к врагу и, теснее прижавшись плечом к плечу, взяли на изготовку[40].

– Рота-а, пли! – твердо скомандовал я.

Сухо треснул залп. Но неприятельский эскадрон все ближе и ближе… Вот слышится уже глухой топот… Отчетливо видны мчащиеся во весь опор, разгоряченные лошади и фигуры всадников в касках, размахивающие в воздухе сверкающими на солнце саблями. Это была захватывающая картина, достойная кисти художника.

– Рота-а, пли!

Снова залп. Лошади пугливо шарахаются в сторону. Несколько лошадей вместе со своими всадниками, вероятно, убитые наповал, со всего размаху грохнулись оземь. На секунду произошла заминка. Но немцы быстро оправились. Они на ходу теснее сомкнули свои ряды и с какими-то неопределенными, пьяными криками во весь опор понеслись прямо на нас. Расстояние быстро сокращалось между нами. Еще один дружный залп… Несколько германских кавалеристов перекувырнулись… Эскадрон был уже около… Перед помутневшим взором мелькнули взмыленные, храпящие лошади, среди облаков пыли всадники с красными, искаженными злобой лицами, некоторые в лакированных с золотыми орлами касках, иные были без касок, так как, вероятно, потеряли в пылу атаки. Зловеще сверкнули сабли… Казалось, что отчаянные кавалеристы сейчас врубятся в наши ряды… Гибель была неизбежна. Но свершилось чудо. Мои молодцы и в эту последнюю секунду не растерялись. Видя, что германская кавалерия, не отбитая нашими залпами, готова уже врезаться и смять нашу маленькую горсточку людей, мои солдаты ощетинили штыки, уперев приклады в землю, и застыли стеной в последней, точно предсмертной позе. Разгоряченные бегом лошади, увидев перед самыми своими мордами грозную щетину штыков, шарахнулись в разные стороны и тщетно удерживаемые своими седоками бросились врассыпную. Победа была на нашей стороне. Живая стена в мгновение ока разомкнулась. Мои молодцы-солдаты стали, где кому удобнее, и открыли частый огонь по рассеявшейся германской кавалерии. В таком виде она уже теперь нам была не страшна. Несколько всадников было сбито, и лошади этих седоков, ошалелые, носились по полю. Уцелевшие кавалеристы, не переставая скакать, устремились в свою сторону и вскоре скрылись из виду. А мы еще взволнованные от только что пережитого ужаса, но с гордым сознанием победы двинулись дальше, оставив на произвол судьбы на поле боя раненых и убитых кавалеристов.