По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Потрясенный и взволнованный, я слушал в глубокой задумчивости поручика Муратова, и сердце мое болезненно сжималось от тайного предчувствия чего-то недоброго и страшного, что должно было постигнуть этого честного молодого русского офицера. Словно какая-то тень чего-то неизбежного и рокового уже легла на красивые черты его мужественного загорелого лица. Я хорошо видел, что поручик Муратов многое не договаривал. С первых его слов я понял, что между ним и разнузданной солдатской массой лежит глубокая пропасть, в которую разъяренная чернь могла сбросить его ежеминутно. Я успел заметить, что как в тылу, так точно и на фронте командный состав утратил свое прежнее значение; напротив того, офицеры, те самые офицеры, которые в течение трех тяжелых лет войны бок о бок с солдатами подставляли свою грудь под пули врага, теперь они, эти офицеры, сделались предметом ненависти, насмешек и издевательств со стороны темной солдатской массы. Всем теперь распоряжались ротные и полковые комитеты, но солдаты мало считались и с этими органами революционной власти, так как они чувствовали на своей стороне грубую силу. Вследствие этого нового революционного порядка авторитет командного состава был подорван. Дисциплина в армии пала, и когда-то могучая многомиллионная русская армия, окруженная ореолом побед в Восточной Пруссии и в Галиции в первые дни войны, быстро теперь разлагалась и превращалась в митингующую трусливую банду, для которой было уже чуждо и непонятно все то, ради чего Россия взялась за оружие в роковые июльские дни 1914 года. И в самом деле, какое представление имела эта серая солдатская масса о нарушенных правах Сербии – нашей младшей сестры, о нарушении Германией нейтралитета Бельгии, о противозаконности употребления ядовитых газов, о разбойных нападениях германских подводных лодок, об идеи уничтожения германского империализма и милитаризма и т. д., и т. д. Вне всякого сомнения, что и русская дореволюционная армия также мало понимала все это, но она верила своим вождям и была воспитана в духе верности долгу. Рядовой офицер и русский солдат, не задумываясь, клали свою жизнь на алтарь Отечества. Так сложили свои головы на полях сражений миллионы лучших русских людей, великое множество по несколько раз раненых и искалеченных вышли из строя, и вот теперь, в эту последнюю решительную минуту войны, когда решалась судьба не только России, но и всего мира, в армию попали отбросы общества с низменными, зверскими инстинктами, укротить которые могла только сильная власть. Можно ли было ожидать от этой озверелой грубой и некультурной массы какого-либо высокого жертвенного порыва? «Товарищи» думали не о победе над врагами, а о том, как бы спасти свою жалкую шкуру Да, поручик Муратов был прав. Все было кончено. Россия была на краю гибели и позора…

Оставалось всего несколько дней до выступления на позиции. Брожение в полку все усиливалось. Беспрерывно заседали полковой и ротные комитеты. Солдаты устраивали летучие митинги. Пылкие ораторы, прикрываясь революционными лозунгами, в действительности подлые трусы и предатели Родины, уговаривали солдат не идти на позицию и попутно ругали офицеров и всех тех, кто натравливал трудящиеся массы на «братскую» Германию.

– Нам не нужна эта бойня, – выкрикивали эти жалкие герои революции. – Она нужна только буржуям, чтобы набивать свои карманы, а господам генералам, чтобы через наши трупы увешивать себя крестами да звездами… Ему-то золотой на шею, а тебе, брат, деревянный… А што стоит самый армеец? Такой самый человек, как и мы все. Так быть, товарищи, нам нужно во что бы то ни стало окончить войну. Мы не пойдем на позиции, другие не пойдут, еще найдутся, которые заодно с нами бросили оружие, и пойдем по домам делить помещицкую землю. А то нашли дураков, мы тут кормим в окопах вшей, а там будут за нас делать! К чертовой матери эту войну и всех буржуев. Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!!!

На подобного рода речи толпа солдат откликалась сочувственно. Раздавались возгласы:

– Правильно, правильно!