По степи шагал верблюд

Первый день путешествия промелькнул быстрокрылой синичкой, в тревогах не успели заметить, как солнце начало клониться к закату. Ехали медленно, с частыми остановками. Трижды или четырежды заходили красноармейцы, проверяли документы, каждый раз Шаховский вздрагивал и готовился к худшему, но подлатанные солдатские гимнастерки, пренебрежительно хмыкая, обдавали запахом перегара и лука, а потом уходили в соседний вагон. Легли спать не раздеваясь. И правильно. Ночью заскрежетали тормоза и в темном коридоре заюлила керосиновая лампа.

– Куда едете? – Грубая рука, не спрашивая разрешения, отодвинула тяжелую дверь.

– Я Глеб Веньяминыч Шахов, еду по служебной надобности в Самару. Я учитель петропавловской гимназии. – Князь выступил вперед, протирая глаза.

– Брось дыгать‐то[56], – осклабился второй патрульный, низкорослый молодой казак в помятой фуражке, – расскажи как есть. Не тронем.

– Нечего нам дыгать, вот мой пачпорт, гляди. – Жока встал между конвоем и князем и протянул свои документы. – Чего мантулите по ночам?

– Беглый каторжник народ баламутит, вот и мантулим. Вернее, каторжанка, баба. Две.

По босым ногам пробежали мурашки.

– Лады, мы до соседнего купе, не ахти ночка. – Конвойный отдал Жоке документы, а по тем, что дрожащей рукой протягивал Глеб Веньяминыч, вообще скользнул не вчитываясь.

– Эй, мужики, – окликнул их Евгений громче, чем положено, – а чего нас‐то торкнули, раз бабу ищете? Видно же, что мы не бабы. – Он готовился к длинному монологу, диалогу, импровизации, потасовке, в конце концов, только бы оттянуть встречу конвойных с Полиной и Дарьей Львовной.

Но патруль лишь небрежно махнул рукой и дернул ручку соседнего купе.

– Здорово, бабочки, куды двигаемся?

Оказывается, княгиня с княжной уже проснулись и приготовились.

– Здравствуйте, – ответила мелодичным голосом Дарья Львовна, – мы с дочерью направляемся в Самару. Мой муж Шахов, он едет в соседнем купе.

– Ай складно брешешь! – похвалил малорослый. – А на лицо один в один с беглой каторжанкой. Как тебя? Соня?

– Я вам покажу наши паспорта, – не повышая голоса, продолжала Дарья Львовна.

Глеб Веньяминыч ринулся в коридор, но Жока его не пустил, оттеснил плечом, сам встал за спиной у патруля.

– А нам ваши липовые пачпорта без надобности, и так видно, что жиганские крали.

– Да вы бросьте это, – строго сказал Евгений, – это жена нашего учителя, Шахова она, а это доча их. А вашу блатную я видел, она на три вагона впереди, ее ни с кем не спутать.

– А пошто я должон тебе верить? – озадачился первый, тот, что повыше и не такой разговорчивый.

– Подь‐ка сюды. – Жока бесцеремонно ухватился за ворот его шинели и прошептал: – Может, потому, что я племяш Карпа Матвеича? Слыхал о таком? Из отряда Бурлака.

– Ишь ты, самого Бурлака? А тута што делаешь?

– Задание важное выполняю, государственная тайна. – Жока приосанился, похлопал себя ладонью по карману.

– Лады, ты нам не нужон. А баб задержим, – постановил патрульный.

– Стой-стой! Так не пойдет. Это моя барышня, я ее первый нашел.

– Ну и что? А у меня задание. – Красноармеец оказался неуступчив.

– А если так? – Жокина рука нырнула в карман с государственной тайной, но вытащила из него всего-навсего пачечку ассигнаций.

Старший зыркнул, проворно приобнял собеседника, скрывая купюры от остальных присутствующих.

– Мало, – прошипел он. В ту же минуту в его руку опустился тяжеленький ком часов. – Давай‐ка, Матюха, проверим передние вагоны, а опосля сюды еще наведаемся. – Старший сразу утратил интерес к путешественникам и приказал малорослому двигаться за собой.

– Они еще придут, – Глеб Веньяминыч подвесил в воздухе опасливое предположение.

– Вряд ли, – пожал плечами Евгений, – мой отец говорит, что золотая дорога самая легкая.

Сыновья Елизария, оказалось, уже приготовились к обороне, они открыли дверь купе, и на пол шмякнулся обрез, а руку старшего – Митрия – оттягивал наган.

– Э нет, так дело не пойдет. – Евгений поспешил снова закрыть их дверь. – Если нас такими увидят, точно не выпустят. Оружие – это на крайний случай. Надо стараться обойтись уговорами.

Глеб Веньяминыч прохладно кивал – кажется, он не был до конца уверен в правоте миролюбивых утверждений своего провожатого.

Дозор в ту ночь не вернулся, впрочем, сон тоже. Или в самом деле беглая каторжанка находилась среди пассажиров, или просто солдатам лень стало шагать по тамбурам, но до рассвета никто не потревожил. Правда, Полина Глебовна утверждала, что видела из окна, как кого‐то вывели из вагона и повели вдоль полотна со сцепленными сзади руками.

На второй день стоянок оказалось еще больше. Давно пора уже проехать Челябинск, а они все маялись на пустых рельсах за Курганом. Затянувшееся ожидание настораживало всех, кроме Жоки и Полины. Усевшись друг напротив друга в пустом купе, они продолжали тяжелый разговор.

– Женечка, я не могу вот так вдруг признаться рара, что мы с тобой… обручились. Сами. Без благословения… Просто не могу. Он меня не простит. Сейчас не время для брачных церемоний, сам понимаешь.