По степи шагал верблюд

Вечером, до истомы и скрипа напарившись можжевеловым духом, путешественники сидели под раскидистой яблонькой, накинувшей на ветки невестин сарафан, костра не зажигали, кормили комаров. В недалеком пруду квакали лягушки – наверное, у них намечались свадьбы. Запах сирени требовал объяснений в любви, а не разговоров про революцию.

– Давай пересидим здесь, пока поезда начнут ходить, и вернемся? – завела любимую песню Дарья Львовна.

– Рано загадывать… – начал Глеб Веньяминыч и осекся, услышав шаги за высоким дощатым забором.

– Ктой‐то здесь постояльцы? Вы, что ль? – Грубая рука распахнула калитку, и трое крепких парней в гимнастерках с красными нашивками ввалились во двор. За ними проглядывались в темноте силуэты с винтовками. «Целая толпа», – с тоской подумал князь.

– И что? Не к тебе, чай, на постой. – Артем выступил вперед и расправил плечи. – Иди откель шел.

– Не, ты документы кажи. А я потом решать буду – итить или остаться.

Митька встал, собираясь зайти в дом вроде за документами, а на самом деле за оружием, беспечно оставленным в сенях одурманенными пасторальной идиллией беженцами.

– Стой, не ходи! – Окрик красноармейца заставил его вернуться к своим. – Я погляжу, рожи‐то у вас некрестьянские. Откель будете?

– Вы сами сначала представьтесь. – Вперед выступил Жока, заслоняя собой князя и дам.

– Красноармейский патруль, я командир Малышев, – представился тот, что стоял впереди и отдавал команды. Он казался постарше других, хотя темнота не позволяла различить черт.

– Мы едем из Петропавловска в Самару. Ездили в гости, задержались, – миролюбиво начал Жока.

– Погоди-погоди. Эт‐то кто у вас туточки? Барышни? И какие баскушши![60] Вы, того, не думайте, мы не кокоры[61] каки`, с мадамами обращение знаем. – Из-за плеча командира высунулась осклабившаяся физиономия, в черном провале под фуражкой поблескивало рыжье вместо передних зубов. Теперь уже и сзади напирали, интересуясь происходящим.

– Вы чего? Думаете, что, забижая мирное население, укрепляете советскую власть? – Евгений специально выбрал просторечье; он подошел вплотную к красноармейцам, расставив в стороны руки в просторной полотняной рубахе.

– Иди на место, че танцовать‐то вздумал, щас я тебе танцы устрою. – Красноармеец взялся за винтовку, но не успел ее снять с плеча.

– Тише, товарищи, отойдем в сторону, здесь дело государственной важности. – Жока прошептал отрепетированные фразы с тревожной, значительной интонацией, и красноармейцев проняло, поверили. Он похлопал по плечам двух бойцов и потянул за рукав командира.

– Пождите‐ка. – Старший с заинтересованным видом отошел с переговорщиком к аккуратно сложенной поленнице.

– Вы знаете командира Бурлака? – зашептал Жока. – Мой дядька Карп Матвеич у него правой рукой. Слыхали небось, что в отряде Бурлака китаец есть? Так вот, это я, он самый. А про интернационализм слышали? Меня отправили с важным поручением в центр. А это мои попутчики. Они не знают, кто я и зачем еду. Уходите подобру-поздорову, товарищи, пока не напортили мое задание.

Левая рука тем временем уже нащупала увесистое полено. Одно движение, и оно станет оружием. Красноармейцы вполглаза следили за сомнительными гостями, а вполглаза – за своим командиром и наклонившимся к нему Евгением, поэтому Митька умудрился‐таки пробраться в сени. Теперь у него в руках наливался злостью обрез. Жока догадывался, что так и будет, потому старался отойти с линии огня и обезвредить хоть одного вояку. Глеб Веньяминыч со своей стороны нацелился на стоявшие неподалеку вилы. Добраться до них можно в три прыжка. Лишь бы успеть.

– А пошто я должон тебе верить? – задался Малышев резонным вопросом, но по его тону Жока понял, что фамилию Бурлака тот услыхал не впервые.

– А можешь не верить. Можешь убить меня. Но как потом будешь перед товарищами оправдываться? Думаешь, китайцев много по железке ездит? Думаешь, это спроста? Мое задание зашито в подклад, могу показать, да ведь ты неграмотный. – Он некстати повысил голос. Его услышал один из бойцов:

– Я грамотный, давай прочитаю.

– По-китайски читать умеешь? – скривился Жока.

– Нет.

– То‐то и оно. Идите, товарищи, подобру-поздорову. Не лезьте не в свое дело и получите благодарность от командования. – Он подпихивал командира к калитке, а с ним вместе и бойцов.

Откуда‐то взялись совсем незнакомые слова, имена Карпа и Бурлака мелькали в каждом предложении. Он уже и адрес назвал, и окрестные села, и все-все, что когда‐то говорил дядька про революцию, про советскую власть, про победу большевиков. Наконец сдавшись, красноармейцы ушли.

– Вашему красноречию мог бы позавидовать сам товарищ Троцкий, – похвалил Жоку Глеб Веньяминыч, когда они, напуганные, закрылись в доме, выложив на лавку весь арсенал, включая топор и вилы.

– На что только не пойдешь, когда сердце выпрыгивает наружу, – криво улыбнулся бледный как полотно импровизатор.

Ночью дежурили по очереди. Под утро, когда Жока сменял Артема, тот ему сказал:

– Не обижайся, паря, мы с Митькой в Красную армию пойдем.

– Что? Как это? А батя ваш – Елизарий Тихоныч?