По степи шагал верблюд

– Да надолго ли вернулась белая власть? Надеюсь, навсегда… В Омске адмирал Колчак создает новое сибирское правительство. Не лучше ли податься к нему, чем за моря? Но долгие ли годы уготованы этому правительству? – Он поминутно вскакивал и мерил шагами крестьянский двор. – Александр Колчак не государь император. И тому не удалось удержать в руках разбушевавшихся большевиков, а на этого вообще надежды мало.

– Почему так пессимистично, Глеб? – В его размышления рассудительным лебедем вплывала Дарья Львовна. – Наши предки прожили долгие жизни под знаменем с двуглавым орлом. И нам завещали. Отчего не верить в свой народ, в его разумность?

– Зверь успокоится лишь тогда, когда напьется крови.

– Ты народ зверем называешь? – В голосе княгини позвякивала сталь.

– Предводителей. – Князь потер морщинки на лбу, но они не разгладились, наоборот, стали еще глубже. – Пойми, Дашенька, народу все равно. Они сейчас как дети. Все хотят попробовать. Думают, а вдруг жизнь станет слаще, легче, беззаботнее? Они не знают новой жизни, вот и тянутся к ней. И мы не знаем. Но не тянемся, потому что прежняя нам нравится. А ведь скажи сейчас, что не станет конкуренции, не нужно будет постоянно высчитывать дебет и кредит, экономить на зарплатах и кормах – и мы ведь с радостью кинемся в омут революции. Но мы не верим в чудо, потому что долго и много учились. А они верят. Вот и вся разница.

– Да и терять не хочется все, что имеем, – задумчиво кивнула княгиня, – как‐то неприятно, когда тебя едва не в лицо называют врагом и эксплуататором.

– А все война, неумная и ненужная. – Шаховский помахал руками то ли в ораторском запале, то ли разгоняя комаров. – Не будь ее, не обнищала бы казна. Чем воевать, лучше бы построить пять новых заводов – рабочие места, сытые, занятые делом люди. И не стало бы пищи у этой революции.

– Ты по‐прежнему во всем винишь его?

– А кого мне винить? Кто во главе государства поставлен? Зачем? Не заботиться ли о подданных, часом? Всякая война – это зло. Кто бы ни победил, проиграет Россия. У меня, Даша, своя битва. Я бьюсь за тех, чьи судьбы вверены мне Господом – за тебя и Полину. – Глеб Веньяминыч надолго замолчал, несколько раз тяжело вздохнул и закончил: – Поэтому мы едем во Францию.

Евгений с Полиной, сменившей шелка на простую крестьянскую одежду, бродили по окрестным холмам. В льняной рубахе, подпоясанной разноцветной косичкой, ее аристократичность еще сильнее бросалась в глаза. Говорить о любви они стеснялись, а говорить о чем‐то другом казалось мелочным и пустым. Конечно, они тайком уже блазили[62] возвращением в Новоникольское, закатами на берегу Ишима под музыку цикад, венчанием, как положено, в сельской церкви с непременным родительским благословением, окропленным слезами счастья. Не сбылось.

– Ты все‐таки намерен ехать с нами? – в который раз осторожно спросила Полина.

– Да. У меня нет выбора. Иначе я могу тебя потерять. – Он сказал просто, без пафоса и без натуги, как о чем‐то обыденном и давно решенном.

– А что будет потом? – Для нее будущее представлялось не таким однозначным.

– Мой отец, китаец, смог капитально прижиться в России, а я смогу во Франции. И мы поженимся. Так ведь, Поля?

– Н-наверное, – пролепетала она. По итогам этих разговоров получалось, будто они обручились без положенных пышных фраз. Евгения это устраивало, а Полина просто любила. Его любила. – А чем именно ты намерен заняться по прибытии?

– Пойду в армию, солдаты везде нужны. Так скорее всего получить офицерское звание.

– Во французскую армию? – удивилась она.

– Да, в какую же еще? – Он смотрел бравым орлом, уже представляя себя новым д’Артаньяном. Но Полина оказалась приземленнее, ей платье Констанции явно не шло.

В очередной раз прокукарекали сыростанские петухи, Шаховские попрощались с гостеприимной сватьевской тещей и покатили на перрон. Поезд уже стоял под парами.

– Скорее, вашблагородь, ждать не велено.

Этот состав оказался не в пример прежнему: вагоны только второго класса, провонявшие жиром и пылью, с закопченными окнами. Зато обращение вежливое, как в прежние времена.

До Самары ехали пять суток, простаивая на перегонах по полдня. В стране начались глобальные перебои с продовольствием, но летом прокормиться нетрудно: у полустанков поджидали бабы с гладко зачесанными оранжевыми волосами и того же цвета рябыми лицами, словно облитыми домашним подсолнечным маслом, лузгали семечки, держали в руках корзинки с грибочками, солеными огурчиками, копчеными лещами. Даже уху в котелке умудрились однажды всучить.