По степи шагал верблюд

– А стать моей женой ты согласна? – возликовал он. – Все дело только в tes parents?[57]

– А разве этого мало? Ты… мы окажемся во Франции без дома, без капитала, без знакомств. Как я могу? – У Полины в глазах заколыхались полновесные капли, а кружевной платочек беспомощно упал на пол.

Жока поднял невесомый лоскут чугунными руками. Да, когда революция ускорила бег часовой стрелки, он начал понимать, что нищий зять князю не нужен. В Новоникольском его оберегал ни в чем не нуждавшийся Федор, на него не могла надышаться Глафира, его привечали в княжеском особняке. Да и других женихов для Полины поблизости не много водилось. И главное – у него имелось в запасе время, чтобы проявить себя: поступить на службу в Омске, уехать посланником в азиатскую провинцию, разбогатеть, открыв большую лавку рядом с отцовской. Еще верных три-пять лет можно было не задумываться о женитьбе, а там и фортуна подкинула бы шматок удачи. Вот он и размечтался. В большом городе будет все по‐другому. Шаховские – русская знать, для них открыты все двери. А Евгений – в лучшем случае беднота чернорабочая. Не пара княжне. Но отказываться от Полины нельзя. Значит, надо совершить подвиг.

– Я что‐нибудь капитальное придумаю, – пробормотал он и вышел из купе.

Для Полины не существовало варианта прихватить с собой жениха как очередную котомку. Ее влюбленность не должна перекраивать жизнь и планы родителей, в конце концов она уже взрослая. Но отказываться от Евгения – это выше ее сил. Что делать?

К вечеру наконец подъехали к Челябинску. Этот важный узел, по которому перевозилось продовольствие в центральные районы России, однажды уже находился под угрозой белогвардейского захвата. Прошлой зимой Александр Дутов отправил к Челябинску подъесаула Титова, и тот легко захватил город перед Рождеством. Белые отступили, но красные после того случая держали ухо востро. Челябинск по‐военному гремел оружием, по перрону ходили часовые, редкие испуганные гражданские терялись в однообразном месиве шинелей. Но и белочехов здесь собралось немало. Казалось, что война не закончилась, снова шла мобилизация, только линия фронта опасно сместилась в глубь страны.

– За что бедной России такое наказание? – глухим голосом спрашивал Глеб Веньяминыч, разглядывая через окно движущийся частокол винтовок.

– Никто не знает, чем это все закончится, Глебушка, – откликалась княгиня. – Дай бог, вернемся через годик-другой и заживем в родном доме.

– Нет, это так просто не закончится. Это все, – он обвел рукой кипящий перрон, – это как река в половодье – весь мусор вынесет на поверхность, попортит поля, заболотит луга. Мы не скоро вернемся к нормальной жизни. За одним лозунгом десять скрытых подтекстов. Ты, Дашенька, просто не видишь их. Проигранная война стала трамплином. Государь император выбрал слабую, опасную тактику. Так нельзя воевать. К войне надо приступать как к жатве, основательно подготовившись. В сущности, что есть война? Та же работа, только вместо плугов пулеметы. Мы же не кидаемся сеять, когда лошади больны, когда земля еще не согрелась, а бороны не чинены? Вот и воевать надо с умом, а не так! – Он в отчаянии махнул рукой.

– Тише, Глеб, дверь открыта, – предупредительно шепнула Дарья Львовна, но было уже поздно.

– А я вот не согласен с вами, господин… Позвольте, как вас? – В дверях стоял невысокий румяный священник в чистенькой, словно только что наутюженной рясе.

– Шахов, – помедлив, ответил князь.

– Иннокентий Петрович Сватьев, настоятель Подколыменского прихода. Честь имею. Еду до Сыростана. Там проведаю Крестовоздвиженский храм и далее на лошадках.

– Глеб Веньяминыч, рад знакомству. Супруга моя – Дарья Львовна.

– А я вот жду самых качественных перемен в отличие от вас. Согласен с комиссарами, ошибки в управлении державой наблюдались. И колоссальные, хочу я вам заметить. Но, однако, надобно потрудиться, чтобы все это… – Сватьев качающейся рукой обвел перрон, – чтобы все это привело к добру. И Бог нам поможет.

Шаховские перекрестились вслед за Иннокентием Петровичем.

– Я вот из Челябинска возвращаюсь, – продолжал словоохотливый гость. – Духовенство надеется на серьезные перемены. Нас Оренбург совсем оттеснил, ведет свою политику, не задумываясь о том, как и чем живут маленькие приходы. Вот теперь желаем создать самостоятельную Челябинскую епархию. Готовимся.

– Замечательно, – поддержала его Дарья Львовна, заметив, что Сватьев несказанно гордится своей миссией, – а красная власть поддерживает ваше начинание?

– А почему нет? Мы от старого клира отделиться хотим, это же по‐новому, по‐народному.

– Разве Церковь поддерживает большевиков? – удивилась княгиня.

– При чем здесь большевики, Дарья Львовна? Народ без Церкви не может, а русский народ тем более. Нам рано или поздно придется находить общий язык. И пусть это наречие станет понятным для простых людей.