По странам рассеяния

В окно мое смотрятся горные вишни…
В окно мое смотрятся пики хребтов…
Вдали разбиваются волны чуть слышно
В бетонные линии серых молов.

Ты знаешь ли ветер душистый и теплый?

Он в вечер японский скользит в городах,
И сыплются звезды осколками стекол,
И жутко, и странно мне в чуждых садах…

Гитары японской кото

в отдаленьиЩемящий и с детства знакомый надрыв…
Средь рам раздвижных и в сквозном углубленьи
Слегка резонирует странный мотив.

А запах поджаренных свежих каштанов

И возглас, понятный мне: «Кори-мамэ»,С далеких и ближних прошедших экранов
Мгновения жизни сближают в уме…

Счастье Из цикла «Японской кистью»

Подо мной долинные шири.
Цвета неба веер в руках,
А на нем нарисован ирис:
Вверх и вниз четыре мазка;

Он один, как и веер этот;

Тень от бабочки села вдруг:
Показался на шелке трепет?
Или это от дрожи рук?..

«Жить хотите в веере, бабочка?

Этот ирис я вам отдам —
Неживой, не отцветет, не в вазочке…
Вы же знаете: счастье — обман!»

Тень от бабочки на неживом ирисе…

Разве это не счастье само?
Потому что счастье — вымысел.

Сейсин, Корея

Побег

Ужасны вы, ненужные часы!
Обычно, август, ты мне их бросаешь.
И, путаясь в кустах среди росы,
Я ласковые веточки кусаю.

В такие дни бегу я не хребтом:

Пересекая яростно отроги,
Туман вдыхаю воспаленным ртом,
О скалы расцарапываю ноги!

Промокнуть и продрогнуть бы насквозь!

Устать бы, наконец, до бессознанья!
Побольше шрамов, ссадин и заноз,
Побольше внешних острых задеваний…

Заглохнет и затупится внутри

То, для чего нет места в этом мире,
И четкие корейские хребты
Опять предстанут радостней и шире.

Корея, 1932

Гуси

Это ночью пролетали гуси —
Над уснувшим городом большой табун;
Но от крика их всегда проснусь я,
Точно в душу сна вонзается гарпун!

Этот звук всегда одно и то же:

Беспокойная тоска, стремленье вдаль…
Весь инстинкт бродяжий растревожит,
Сдернет память драпирующий вуаль.

Вижу тающие озеринки,

И протоки за шуршащим камышом,
И ледок последний — паутинка —
Исчезающий под утренним лучом.

Распушились вдоль по речке вербы,

И тальник набух и покраснел в ветвях,
Задрожат охотничие нервы,
Сердце, мысли — в пролетающих гусях.

Пойнтер мой проснулся, поднял уши

И, повизгивая, закусил губу…
Милый, мы с тобой родные души —
Бросим город весь за фанзу иль избу.

Чтоб она у озера стояла,

Где на зорях отдыхает дикий гусь,
Где багульник расцветает в скалах,
Где была нам незнакома эта грусть…
Пойнтер милый, разве это мало?

Синьцзин

Осенний перелет