По страницам "Войны и мира"

А в самом деле, разве молодой, полный сил, талантливый человек должен рисковать своей

жизнью потому, что генерал союзной армии составил неудачный план сражения или потому, что рус-

ский царь молод, самолюбив и плохо понимает военную науку? Может, на самом-то деле вовсе не

нужно князю Андрею идти в бой, обреченность которого ему уже ясна, а нужно поберечь себя,

свою жизнь, свою личность?

Мы уже говорили о том, что князь Андрей не мог бы жить, если бы перестал уважать себя,

если бы унизил свое достоинство. Но, кроме того, в нем есть тщеславие, в нем живет еще мальчик,

юноша, который перед сражением заносится мечтами далеко: «И вот та счастливая минута, тот Ту-

лон, которого так долго ждал он... Он твердо и ясно говорит свое мнение... Все поражены... и вот он

берет полк, дивизию... Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается

он...»

Четверть века назад статный красавец князь Николай Болконский под Чесмой или Измаилом

мечтал о том, как наступает решительный час, Потемкин сменяется, назначается он...

А через пятнадцать лет худенький мальчик с тонкой шеей, сын князя Андрея, увидит во сне

войско, впереди которого он идет рядом с отцом, и, проснувшись, даст себе клятву: «Все узнают,

все полюбят меня, все восхитятся мною... я сделаю то, чем бы даже он был доволен...» (Он — это

отец, князь Андрей.)

34

Болконские тщеславны, но мечты их — не о наградах: «Хочу славы, хочу быть известным лю-

дям, хочу быть любимым ими...» — думает князь Андрей перед Аустерлицем.

А люди не знают, что князь Андрей готов совершить для них, ради их любви. Мечты его

прерываются голосами солдат:

«— Тит, а Тит?

—

Ну, — отвечал старик.

—

Тит, ступай молотить...

—

Тьфу, ну те к черту. .»

У солдат идет своя жизнь — с шутками, с горестями, и нет им дела до князя Андрея, но он все

равно хочет быть любимым ими.

Ростов, влюбленный в царя, мечтает о своем: встретить обожаемого императора, доказать ему

свою преданность. Но встречает он Багратиона и вызывается проверить, стоят ли французские стрел-

ки там, где вчера стояли. «Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ро-

стов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше...» Над ним

жужжат пули, в тумане раздаются выстрелы, но в душе его уже нет страха, владевшего им при Шен-

грабене.

Так прошла ночь перед сражением — каждый думал о своем. Но вот наступило утро, и двину-

лись войска, и, несмотря на то, что вышли солдаты в веселом настроении, внезапно и необъяснимо

«по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины». Возник-

ло оно потому, что это сознание было у офицеров и переда лось солдатам, а офицеры вынесли это со-

знание бестолковщины из вчерашнего военного совета. Так начало осуществляться то, что предвидел

Кутузов.

Но в ту самую минуту, когда русскими войсками овладело уныние, появился император Алек-

сандр со свитой: «Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в

душную комнату, так пахнуло на невеселый кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в

успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи». Все оживились, кроме Кутузова.

«Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека» и говорил с императором, «по-

чтительно нагнув голову», но он еще пытался медлить, пытался предотвратить неминуемое.

«— Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? — поспешно обратился император Алек-

сандр к Кутузову...

—

Я поджидаю, ваше величество... Не все колонны еще собрались, ваше величество...

—

Ведь мы не на Царицыном Лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не

придут все полки, — сказал государь...

—

Потому и не начинаю, государь, — сказал звучным голосом Кутузов, как бы преду-

преждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что-то дрогнуло. — По тому и

не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном Лугу, — выговорил он ясно и отчет-

ливо».

Так говорить с царем нельзя. Кутузов знает это, и вся свита знает: «на всех лицах... выра -

зился ропот и упрек». Но это последняя попытка Кутузова предотвратить то, что сейчас произойдет.

Так кто же виноват в поражении под Аустерлицем? Царь Александр I, не умеющий различить па-

рад и войну, взявшийся руководить боем, не понимая в военном деле? Да, конечно, царь виноват прежде

и больше всех. Но легче всего свалить вину за все ошибки и неудачи на государственных деятелей. На

самом же деле за все, что происходит, отвечаем мы все — люди, и ответственность наша не меньше от

того, что царь или полководец виноват больше нашего.

Как грядущая победа в Отечественной войне 1812 года будет вовсе не победой Александра I —

как бы высоко ни вознесся памятник ему на Дворцовой площади в Петербурге, — это победа всего на-

шего народа; так же позор Аустерлица был позором не только для царя. Кутузов знает это, и Болконский

знает, каждый из них стремится, сколько может, избавить себя от предстоящих мучений совести...

Но царь молча смотрит в глаза Кутузову, и молчание затягивается, и Кутузов знает, что он не вла-