По страницам "Войны и мира"

Но Ростов уже чувствует безумие происходящего. Как ни мало он опытен, но, услышав «впереди

себя и позади наших войск... близкую ружейную стрельбу», думает: «Неприятель в тылу наших

войск? Не может быть...»

Вот здесь-то в Ростове просыпается мужество. «Что бы это ни было, однако, — подумал он, —

теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели все погибло, то и

мое дело погибнуть со всеми вместе». (Курсив мой. — Н. Д.)

Не знает князь Андрей, лежащий под высоким небом, что хвастливый юнкер, так раздра-

жавший его своими рассказами, пришел к тем же мыслям, какие заставили его выйти вперед со

знаменем.

«Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют».

Ему жалко себя — как было жалко при Шенграбене. Он думает о матери, вспоминает ее

последнее письмо и жалеет себя за нее... Но все это — иначе, не так, как было при Шенграбене, потому

что он научился, слыша свой страх, не слушаться его. Он все едет вперед, «уж не надеясь найти кого-

нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть», и внезапно видит своего

обожаемого императора — одного, среди пустого поля, и не осмеливается подъехать, обратиться, по-

мочь, показать свою преданность. Да и в самом деле, о чем теперь спрашивать, когда день идет к

вечеру, армия разбита, и только отряд Багратиона сохранен благодаря разумной хитрости его ко-

мандующего.

В эту горькую минуту Ростов встречает повозки Кутузова. Как давно, кажется, (вчера!)

князь Андрей встретил тех же солдат и услышал тот же разговор: «— Тит, а Тит! — сказал бе-

рейтор.

—

Чего? — рассеянно отвечал старик.

—

Тит! Ступай молотить.

—

Э, дурак, тьфу! — сердито плюнув, сказал старик.

Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка».

Зачем Толстой дважды — перед началом боя и в конце его — повторяет нелепую шутку куту-

зовского кучера? Затем ли, чтобы показать, как далека от солдат эта война, на которой они гибнут,

не понимая ее смысла? Или — потому, что, пока люди живы, они сохраняют способность шутить?

Или есть у него еще какая-то цель? Не берусь ответить решительно, но такой грустью веет от этой ту-

пой шутки...

И сразу следом за ней — короткий рассказ о том, как, оттеснив русских солдат на покры-

тые льдом пруды, французы начали стрелять по льду; солдаты гибли под ядрами и тонули; в воду

рушились люди, лошади, пушки; среди всего этого метался Долохов, первым прыгнувший на лед...

Так кончилась битва при Аустерлице. Кутузов был прав, но никто не признает его правоты

после сражения, как никто не слушал старого полководца накануне.

Все вернутся к своим делам — все, кроме князя Андрея, истекающего кровью на Праценской

горе с древком в руках (знамя взято французами). Здесь, на Праценской горе, почти в бреду, князь Ан-

дрей переживет минуты, которые во многом изменят его жизнь, определят все его будущее. Он услы-

шит голоса и поймет французскую фразу, сказанную над ним: «Voila une belle mort!» — «Вот пре-

красная смерть!»

«Князь Андрей понял, что это было сказано о нем и что говорит это Наполеон... Он знал, что

это был Наполеон — его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным

человеком в сравнении с тем, что происходило между его душой и этим высоким бесконечным небом с

бегущими по нем облаками...»

Что же понял князь Андрей на поле Аустерлица? Нет, он не пришел к богу, как мечтала се-

стра, княжна Марья, надевая на него образок, отнятый, а теперь, после разговора с Наполеоном, воз-

вращенный французскими солдатами. Вера княжны Марьи кажется князю Андрею слишком ясной

и простой, все на самом деле сложнее. Но одно он понял под высоким и добрым небом: прежние

стремления к славе, к любви людской суетны и потому ничтожны. Что-то другое должен человек ис-

кать в жизни, но что?

37

II

«Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с

своими существенными интересами здоровья, болезни,

труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии,

музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей шла, как и

всегда, независимо и вне политической близости или враж-

ды с Наполеоном Бонапарте и вне всех возможных преоб-

разований».

1.

ОБЕД В ЧЕСТЬ БАГРАТИОНА

Поражение под Аустерлицем произвело в Москве странное впечатление. Сначала все недоуме-

вали и старались не говорить о войне. «Но через несколько времени... были найдены причины тому

неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты».

Надо сказать, что среди этих причин, найденных московскими «тузами» из Английского клуба,