По страницам "Войны и мира"

эти глаза будут с нежностью следить за танцующей Соней. Он сам расскажет Николаю Ростову, что

мало кого любит, не верит людям, презирает женщин и дорожит жизнью только потому, что еще надеет-

ся «встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило» его.

Он правильно выбрал: Соня — именно та чистая и верная душа, которую он ищет. Но нет ему

счастья: она любит другого.

Решив отомстить Николаю, Долохов задумал выиграть у него сорок три тысячи. «Число это было

им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони».

Нам трудно себе представить, что этот жестокий, холодный человек способен на такую чувстви-

тельность — складывать свои годы и Сонины. Но он способен. И как ни неприятен нам Долохов в сцене

своего выигрыша, мы все-таки с недоумением жалеем его.

И в третий раз Долохов удивит нас перед Бородинской битвой, когда, встретясь с Пьером, он

неожиданно для нас с серьезным достоинством попросит у него прощенья.

Только трижды мы увидим Долохова не похожим на себя самого.

Но этого довольно, чтобы понять: этот одинокий, злой человек мог бы быть другим. У него есть

идеал: прекрасные, преданные женщины — такие, как мать, Соня; сильные, бестрепетные мужчины, за-

бывающие перед лицом общей опасности свою мелкую вражду — как сам он перед Бородинской бит-

вой. Он хочет, чтобы жизнь была прекрасна, но она не соответствует его идеалу, она жестока и неспра-

ведлива.

И потому Долохов тоже жесток и несправедлив. Можем ли мы оправдать его? Бесспорно, нет. Он

ищет себя, этот сильный, и страстный, и деятельный человек — но ведь Пьер и князь Андрей тоже

ищут себя и находят свой путь не в злости и цинизме, а, наоборот, в служении добру и справедливости.

Жестокость не может быть оправдана ничем — и те редкие минуты, когда в Долохове просы -

пается человеческое, только усиливают осуждение, с которым мы смотрим на его обычное холодное

самоутверждение. Есть ли надежда, что он изменится? Нельзя ответить на этот вопрос определенно. Но

хочется надеяться...

Читая «Войну и мир», я невольно примериваю к героям романа события, с которых Толстой хо-

тел начать свою книгу, а потом отложил их. Восстание 1825 года. Где все они будут 14 декабря? Пьер,

Николай, Денисов, Долохов, Друбецкой? Не войдет ли Борис Друбецкой в состав следственной комис-

41

сии? Не будет ли Долохов тверд перед вопросами этой комиссии и по-прежнему одинок, и по-прежнему

холоден в долгие годы каторги?

А может быть, он найдет себя на Сенатской площади и другим человеком станет в Сибири, на ка-

торге? Может быть, там он смягчится душой и будет таким, каким до сих пор его знала только мать.

Ему будет тогда сорок пять лет, но ведь и генерал Денисов не так уж молод в конце романа, в 1820 году,

и среди декабристов были немолодые люди...

А сейчас только начался 1806 год, Долохову двадцать шесть, и что станется с ним потом — кто

знает?

3. ГРАФ И ГРАФИНЯ БЕЗУХОВЫ

Мы расстались с Пьером в Сокольниках, когда он «схватился за голову и, повернувшись назад,

пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:

— Глупо... глупо! Смерть... ложь...»

Но и до этого мы давно не видели Пьера, с тех пор, как он одиноко сидел в доме умирающего

отца, не понимая, что вокруг него происходит, и нимало не заботясь о своем будущем.

Будущее стало настоящим; Пьер — богач и граф Безухов, женатый на красивейшей женщине све-

та. Но стал ли он от этого счастливым? Нет.

Права была княжна Марья, когда беспокоилась за Пьера: «Столь молодому быть отягощенным

таким огромным состоянием, — через сколько искушений надо будет пройти ему!»

Пьер не выдержал первого же искушения — он женился на Элен, хотя разум удерживал его от

этого, хотя он много раз повторял себе, что Элен глупа, что чувство, которое она возбуждает в нем,

«гадкое... запрещенное».

Все любимые герои Толстого: Пьер, Наташа, князь Андрей, старик Болконский — все они совер-

шают жестокие ошибки. Не ошибается Берг, не ошибается Борис, не ошибается Соня — и потому Тол-

стой не любит ее. А те, кого он любит, ошибаются — и Толстой беспощадно показывает их заблужде-

ния.

Что касается Пьера, то он до сих пор совершал на наших глазах одни только нелепые, неразум-

ные и непоправимые поступки: защищал революцию и Наполеона в гостиной Шерер; нарушил данное

князю Андрею честное слово и поехал к Курагину, чтобы участвовать в буйных шалостях с медведем;

зачем-то рекомендовал князю Андрею Бориса; поддался низменному чувству к Элен и женился на ней...

Вот, может быть, главное: увлекшись Элен, Пьер почувствовал, что «между ним и ею не было

уже никаких преград»; это же испытает Наташа, влюбившись в Анатоля; брат и сестра Курагины, кра-

сивые люди, умеют вызвать к себе слепую и темную страсть, но не любовь, потому что любовь — чув-

ство прежде всего духовное.

Женившись на Элен, Пьер изменил самому себе — за это он горько расплатился.

Теперь он корчится от стыда, вспоминая три французских слова: je vous aime, которые решили

его судьбу. Но ведь было счастье первых недель, даже месяцев брака, счастье сознания, что эта велича-