По страницам "Войны и мира"

человека, что и его жизнь сломана по прихоти пошлого негодяя, князь Андрей терзается мыслью, что

«оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита».

Но почему же тогда он не посылает письменного вызова Анатолю, а ищет личной встречи с

ним? «Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометиру-

ющим графиню Ростову».

Кодекс чести, по которому живет князь Андрей Болконский, может сегодня показаться уста -

ревшим. Почему он должен заботиться о чести обманувшей его девушки? Какое ему дело до нее,

разве она думала о нем, когда собиралась бежать с Анатолем?

Даже оскорбленный, даже униженный, князь Андрей не может унизить женщину. Честь Ната-

ши остается для него священной, он бы с е б я не уважал, если бы запятнал Наташино имя, он не

Анатоль.

Когда Марья Дмитриевна решилась скрыть правду от старого графа Ростова и Николая, чтобы

не допустить дуэли одного из них с Анатолем, она боялась не только за их жизнь — она считала

себя обязанной пресечь разговоры о Наташе.

Когда Пьер ходил по залам Английского клуба и опровергал сплетни о похищении Наташи,

он думал о том же: нельзя, чтобы Наташино имя повторялось чужими злыми языками.

Дуэль князя Андрея с Анатолем неизбежно вызвала бы новую волну слухов, а князь Андрей

знает твердо: н е л ь з я бросить тень на Наташу. Поэтому положение его так сложно: он не может не

отомстить Анатолю, но не должен допустить разговоров о Наташе. Единственный выход для него —

личная встреча с Анатолем, ссора, оскорбление; такая дуэль, которая хотя бы внешне не затрагивала

Наташу.

Только это волнует его сейчас, только своим мщением он живет. Но война началась — и как

бы ни был князь Андрей занят своими страданиями, он просится у Кутузова в западную армию и

едет, и по дороге заезжает домой, в Лысые Горы.

А там все, как прежде, и это впервые раздражает князя Андрея: «его странно и неожиданно

поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей — точно то же тече-

ние жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысо-

горского дома».

Но это только внешнее впечатление — на самом-то деле изменилось многое. «Члены семейства

были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой...»

Плохо в старом доме Болконских. Князь Николай Андреевич отдалил от себя дочь, он мучает

ее и знает это, он чувствует свою вину и пытается оправдаться перед сыном. Но сын не хочет по-

нять отца — впервые в жизни он осуждает его, и разговор кончается ссорой.

Кто прав в этой ссоре, кто виноват? Ведь разлад в семье начался со сватовства князя Андрея к

Наташе, — старый князь не верил в Наташу и оказался прав! Эта его трагическая правота до сих

пор стоит между отцом и сыном, до сих пор они не простили Наташу друг другу. Ведь это из-за

нее у старого князя возникла злобная мысль: если Андрей приведет мачеху Николеньке, пусть и у

него будет мачеха. «Женюсь на Бурьен, чем не княгиня!» Наперекор сыну он приблизил к себе Бу-

рьен и отдалил дочь, сын вынудил его на это, а теперь осуждает его!

Но, конечно, о подлинных причинах разлада — ни слова. Старик говорит о бестолковом ха-

рактере дочери, князь Андрей — о том, что Бурьен — ничтожная женщина...

Поссорившись с отцом, князь Андрей уезжает на войну. Он не думает о войне, он занят мыс -

лями о своем горе, о своем сыне: «Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким

же, как и все, обманутым или обманывающим...» Нет в его душе места войне, он живет в том же му-

чительном, замкнутом круге мыслей о Наташе и ее измене — так он приезжает в лагерь Барклая де

Толли.

Наташа тоже не думает о войне. Пережив долгие месяцы отчаяния и болезни, Наташа по-

чувствовала, что «молодость брала свое: горе... начало покрываться слоем впечатлений прожитой

жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошед-

шим. .»

Больше всех помог ей Пьер. Наташа боялась вернуться к жизни: «внутренний страж твердо

воспрещал ей всякую радость», и это значит, что она осталась собой — той самой Наташей, которая

всегда хотела понять, что плохо и что хорошо, хотела жить правильно и мучилась от сознания, что

между нею и Анатолем нет нравственных преград.

66

Теперь нравственная преграда возникла между Наташей и всеми радостями жизни — она не

пела, не смеялась, «все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна».

Один Пьер мог преодолеть эту преграду, и не потому, что у него вырвались слова о любви к

ней: она не верила в серьезность этих слов, считала их простым утешением, но Пьер был ей нужен

потому, что он все простил ей за Андрея, что он видел ее не той пропащей, погибшей, какой она

сама себя видела, а прежней Наташей.

И Пьер тоже мало думал о войне. Он понял теперь, что любит Наташу, и это стало главным в

его жизни. «Ну и пускай такой-то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему

почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает

этого», — думал Пьер. В нем проснулся тот юноша, которого мы видели когда-то в гостиной Шерер,