По страницам "Войны и мира"

костью, заставлявшей их убивать друг друга, но не понимала значения этой войны, казавшейся ей та-

кою же, как и все прежние войны».

Княжну Марью можно понять: она привыкла верить отцу во всем, что касалось политики и во-

енных дел, — отец не выражает никакого беспокойства и занят строительством нового корпуса в сво-

ем поместье. Но как же старый князь может не видеть, не понимать надвигающейся опасности?

Может. Потому что старость бессильна и вырабатывает защитную реакцию против своего бесси-

лия. Слишком невыносимо было бы для старого князя п о н и м а т ь , и потому он инстинктивно выраба-

тывал в себе непонимание: никогда не говорил про войну, «не признавал ее и смеялся за обедом

над Десалем, говорившим об этой войне».

Дочь не видит, как он одряхлел. Ей, живущей с ним рядом, незаметно, что старость уже овла-

дела им. Но и сын в последний свой приезд заметил только «недостаток одного зуба» и усилившую-

ся раздражительность отца; сын и дочь тоже инстинктивно вырабатывают в себе защитную реак-

цию: не дать себе понять, что старик уже подступает к грани, отделяющей живых от мертвых.

Грустно и тяжело читать, что старый князь «каждый день менял место своих ночлегов. То

он приказывал разбить свою походную кровать в галерее; то он оставался на диване или в вольте-

ровском кресле в гостиной...»

Он искал места, где не мучили бы тяжелые думы, но на каждом новом месте опять приходила

бессонница, и опять терзала усталость, накопленная за долгую жизнь, и невыносимо было думать о

своем бессилии, о том, что жизнь прошла...

Кому об этом расскажешь, с кем поделишь эту ношу, кто поймет? Старость одинока, и нет

спасенья от одиночества ни для кого; даже сын, умный, любящий, преданный отцу князь Андрей, —

и он не поможет: он молод, здоров, полон сил — сегодня ему не понять отца.

Только своим последним одиночеством занят старый князь. Уже первое августа (а двадцать

шестого будет Бородинская битва); уже войска Наполеона взяли Витебск, и князь Андрей пишет,

что надо уезжать из Лысых Гор, лежащих «на самой линии движения войск», но старик прочел

письмо сына, видел нарисованный его рукой план кампа нии — сын считал, что ему все это по-

прежнему интересно и понятно, а он ничего не увидел, ничего не понял, мысли его были далеко.

Оставшись один в кабинете, он может, наконец, спокойно заняться тем единственным, что

важно ему сейчас, — бумагами, которые после его смерти будут переданы царю. До последнего часа он

надеется принести пользу, верит в свои «ремарки», в то, что царь прочтет их и выполнит его волю,

его разумение пользы государственной.

И еще — новый корпус нужно построить в Лысых Горах — не для себя: для Андрея, для Ма-

рьи, для Николеньки. До последнего часа он будет заботиться о них; дети его не понимают, но он

сделает для них все.

Призвав управляющего Алпатыча, он отправит его в Смоленск за почтовой бумагой — пи -

сать «ремарки», за лаком, сургучом, задвижками к новым дверям, за переплетным ящиком для завеща-

ния...

Все это — самые важные дела, нет важнее; некому их передоверить, все перепутают, все он

должен делать сам, а он устал. «Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы

снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, пре-

69

зрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги». Все тяжело — подвинуться, поднять эти ноги,

лечь, встать, одеться — все тяжело, но кому расскажешь об этом, кто поймет! И еще что-то гвоздит

усталый мозг: что-то было важное, говорили за обедом... «Княжна Марья что-то врала. Десаль что-

то — дурак этот — говорил». Как вспомнить? Кому можно открыть, что он, мудрый и гордый князь

Болконский, забыл главное?

Письмо Андрея. Один, ночью, в тишине, старый князь может, наконец, признаться себе: есть

что-то важнее, чем его одиночество и его бессилие; надо впустить это важное в свою жизнь, уже

нельзя от него укрыться, спастись; придется понять, придется расстаться со своими заботами, со сво-

ей усталостью и болью — вот оно, вошло в его жизнь. Началось!

Заставив себя прочесть письмо, позволив себе, наконец, вникнуть в его смысл, Николай Ан-

дреевич мгновенно, как раньше, все понял: «Французы в Витебске, через четыре перехода они могут

быть у Смоленска; может, они уже там...» Через четыре перехода! Так думает не бессильный ста-

рик, это генерал-аншеф Болконский проснулся в нем, военный человек, привыкнувший мерять рас-

стояние переходами войск, и на мгновение он увидел себя молодым, «ему представился Дунай, свет-

лый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины, бо-

дрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина...» И все страсти прежних лет проснулись в

нем на мгновенье, но все это было, и было так давно, и ушло. «Ах, скорее, скорее вернуться к тому

времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»

Война пришла в жизнь молодых и сломала эту жизнь: она убьет князя Андрея; она лиши-

ла Соню счастья, потому что эта война отнимет у нее Николая; она убьет Петю — мальчика Петю,