По страницам "Войны и мира"

ни и не хотят отдать его молодым. Выхода нет, и остается только все равно любить, все равно жа-

леть своих стариков, потому что хуже всего становится, когда они уходят навсегда и уже некому

мешать нам и властвовать над нами.

6. ДЕНЩИК ЛАВРУШКА И ДРУГИЕ…

Вернемся на месяц назад — к тому дню, когда Наполеон уже перешел Неман и двигался по

польским губерниям, а князь Андрей приехал в «главную квартиру армии» к Барклаю де Толли.

То, что он увидел и услышал там, поразило его не своей исключительностью, а, наоборот,

обыденностью. «Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасно-

сти нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла

быть перенесена далее западных польских губерний».

74

Чем же были заняты люди, взявшие на себя ответст венность за руководство армией? Что

происходило в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире?

Там было девять разных группировок — Толстой с иронией описывает их: «теоретики войны»,

обсуждавшие бесконечные планы кампании; сторонники мира, боявшиеся Наполеона еще со времен

Аустерлица; «делатели сделок» между разными направлениями; приверженцы Барклая и привержен-

цы Бенигсена, обожатели императора Александра — ирония Толстого понятна, если вспомнить, что

«об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал», — в штабе заняты спорами, разгово-

рами, а вовсе не тем, что сейчас нужно стране.

Но одну группу — самую многочисленную — Толстой описывает не только с иронией; в каждом

его слове — ненависть; «самая большая группа... состояла из людей... желающих только одного, и

самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий...

Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за

направлением флюгера царской милости... Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трут-

ней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затем-

нял искренние, спорящие голоса». (Курсив мой. — Н. Д.)

Вот кто сделал Берга «помощником начальника штаба левого фланга»; вот кого Багратион в

своем письме к Аракчееву назвал сволочами; вот против кого выступили, наконец, люди, утвер-

ждавшие, что «все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором

при армии...»

В конце концов, царя уговорили уехать в Петербург, вместе с «трутнями». Перед отъездом он

милостиво принял князя Болконского, и «князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не по-

просив остаться при особе государя, а попросив позволения остаться в армии».

Князь Андрей «потерял себя» в придворном мире, но мир этот жив, и живет он по прежним

законам — вся страна вздыблена, взметена, изменилась жизнь всех людей, кроме тех, кто окружает

царя.

«Эта жизнь неизменна... — говорит Толстой, — ...салон Анны Павловны и салон Элен были

точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад».

Изменилось все; даже казавшиеся заколдованным спящим замком Лысые Горы покинуты хо-

зяевами, разорены, через них прошла война. Но в Петербурге по-прежнему живут фантастической, вы-

думанной жизнью, и князь Василий сегодня ругает Кутузова последними словами, а завтра вос-

торгается им, потому что царь вынужден под натис ком общественного мнения назначить Кутузо-

ва главнокомандующим.

Мы помним, как описывал Толстой Наполеона, безжалостно подчеркивая толщину, короткие

ноги, пухлую шею... Кутузова он тоже не щадит: старый главнокомандующий «еще потолстел,

обрюзг и оплыл жиром», он, «тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошад -

ке»; в лице его и фигуре было «выражение усталости»... Но если Наполеон всячески заботится о

впечатлении, какое он производит на окружающих, то Кутузов — прежде всего естествен в каждом

своем движении; это и любит в нем Толстой.

Кутузов устал от долгой и трудной жизни, ему тяжело носить свое расплывшееся тело — всего

этого он и не думает скрывать. Как все старики, он боится смерти — он, умеющий быть невозмутимым

под пулями, «испуганно-открытыми глазами посмотрел на князя Андрея», услышав о смерти своего

друга, старого князя Болконского. Он естествен и здесь, он всегда остается самим собой.

Все, что говорит и делает Кутузов, он говорит и делает не так, как Наполеон и Александр I

Весь роман Толстого построен на принципе контраста — резкого противопоставления. Контраст

— в самом названии книги: «Война и мир». Контрастны войны: несправедливая, ненужная народу вой-

на 1805—1807 годов и Отечественная, народная 1812 года... Контрастны целые круги общества: дво-

ряне и народ противопоставлены друг другу, но и в дворянской среде — контраст между честными

людьми — Болконскими, Ростовыми, Пьером Безуховым — и «трутнями» — Курагиными, Друбецкими,

Жерковым, Бергом.

Внутри каждого лагеря — свои контрасты: Болконские противопоставлены Ростовым; патриар-