Отец Симеон оторвал меня от этих размышлений, и мы направились в храм, чтобы отслужить панихиду по новопреставленному рабу Божию Григорию. От Святых врат, вдоль всей главной монастырской аллеи стояли столы, лавки, столики, тумбочки и везде около них толпились люди и огрызками карандашей, сокрушаясь и воздыхая, писали на лоскутах бумаги свои грехи. Перед этим, в храме, припадающий на одну ногу сухой древний старец Кирилл целый час вычитывал им из старопечатного требника полный каталог всех несусветных грехов, которые кающиеся грешники записывали в тетрадки, а теперь здесь, на дворе, анализируя этот список и примеряя к себе различные соответствующие прегрешения, писали каталог собственных грехов. Исповедь походила на мытарства, которые их ожидали в мире ином, по исходе души от тела. А чтобы исповедь была крепче, для памятования смертного, иеромонахи и архимандрит были одеты в белые гробные саваны, поверх которых на шеях висели епитрахили. Исповеди, что называется, были подноготные, и народ шел туда со страхом Божиим и трепетом, потому как изнуренные старцы, истязуя, добирались до самых сокровенных душевных глубин, вычерпывая оттуда пласты житейской греховной грязи, накопившейся за многие годы и не выходившей на общих исповедях, а только уплотнявшейся черным кольцом до сжатия души и сердца.
– Дак, ты, матушка, год во храм Божий не ходила, не исповедовалась, постов не соблюдала, в праздники и под воскресенье с мужем спала. А венчана ли?
– Нет.
– Завтра иди с мужем в Сельцо, там вас отец Иоанн обвенчает. В монастыре венчаться не положено.
– Батюшка, отец родной, да денег у нас на венчание нет.
– Об этом не заботься, мы Таинствами, дарами Духа Святого не торгуем. Даром получили, даром и отдаем вам. Обвенчают вас и так. А лепту на церковь всегда примем, когда будет у вас желание. А за грехи твои годовые накладываю на тебя епитимию: бери карандаш и записывай: скоромное три месяца не вкушать. Есть два раза в день без соли. По понедельникам, средам и пятницам до трех часов дня ничесоже не ясти. Поняла? До трех часов не есть. По утрам у святых родников, а у нас их по лесам много, выливать на себя по три ведра ледяной воды – во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Ох, не любо, не любо это бесам! «Богородице Дево, радуйся» – читать по сто раз два раза в сутки, Иисусову молитву по сто пятьдесят раз два раза в сутки, Пятидесятый покаянный псалом читать тридцать раз. Поклонов земных полагать на молитве сто, поклонов поясных с Иисусовой молитвой – сто пятьдесят. В церковь ходить каждую субботу, воскресенья и на праздники. Стоять будешь в притворе. Причащаться пока недостойна. Придешь ко мне через три месяца. Разрешу тебя от епитимии и допущу к причастию, если будет истинное раскаяние. Гряди, голубица, гряди с миром. Кто там следующий!
А храм был строгий, без ковров, цветов и сусальной позолоты, без электрической проводки и освещался только свечами и лампадками. Паникадило, или по-современному – большая люстра, было все утыкано толстыми свечами и на блоках поднималось и опускалось вниз. В углу на блюде с окровавленной шеей лежала деревянная голова св. Иоанна Предтечи. В пещерке за решеткой в темнице сидел понурившийся Христос в Узах. Иконостас тябловый – старинный, весь по чинам. Братию здесь не баловали. Жили они в кельях по шестнадцати человек на двухэтажных нарах. В баню ходили один раз в месяц, а старцы – один раз в год. Трапеза была скудна и поставлялась без соли, но солонки на столах были. Игумен не заставлял братию ни косить, ни пахать, ни огород городить, ни другое что работать, только если самое необходимое для жизнеобеспечения. Питались монахи и послушники тем, что привозили доброхотные паломники, а паломников в день приезжало обычно по сто-сто пятьдесят человек. Главное послушание, а оно свято выполнялось по монашескому обету и монастырской традиции, было не дрова рубить, не рыбу ловить, не капусту сажать, а работать с душами людей. Большая недоимка перед Богом была по этому вопросу у монастырской братии. Крашеные стены и золотые купола – это хорошо, но это еще не Церковь, которая, как известно, не в стенах, а в ребрах. «Царство Божие внутри вас есть», – говорил Христос. И в первую очередь восстановлению подлежат человеческие души, опустошенные и разграбленные. А кем?! Да вы сами знаете!
У отца игумена должен быть острый глаз и собачий нюх, чтобы не проглядеть беззаконие и соблюсти благочиние. Монах, хотя он и в ангельском чине, но он – человек, а человек по природе своей грехолюбив, да еще и как! В некоторых старых и богатых монастырях завели моду давать раз в год монахам отпуск на месяц с выходом из монастыря. А что за этот месяц можно натворить, никто – и сам отпускник – не может поручиться. А ведь сказано мудрыми, что «монастыри – средоточие, источники духовной жизни; каким будет русское монашество, такой будет и русская Церковь, и вся русская жизнь».
Послушание свято. И оно должно неукоснительно выполняться, но оно не может быть выше поста и молитвы, которые заповедал и оставил нам Сам Господь наш Иисус Христос.