По таёжной реке Бикин

Когда мне хотелось посмотреть на взрослую птицу, я принимался старательно свистеть. Я дул промеж пальцев с такой силой и вкладывал в свой свист столько требовательности, что от усердия у меня начинала кружиться голова, а перед глазами появлялись разноцветные круги. Но зато какой был восторг, когда обманутая мной сова спешила ко мне с лягушкой в клюве!

День ото дня я слышал и понимал все больше новых «слов> из речи рыбных филинов. Вскоре я уже знал, что совсем особую группу звуков составляют сигналы, которыми птицы предупреждают друг друга об опасности. Вот как мне удалось например, узнать о «кашле», которым взрослые птицы требуют от своих птенцов внимания и осторожности.

Под деревом с дуплом, где сидели птенцы рыбных филинов, жила семья барсуков. Они прорыли между корнями усохшего ильма многочисленные норы, в которых скрывались днем. Когда наступал вечер и просыпались рыбные филины, выходили на работу и барсуки. Совы привыкли к безобидному присутствию этих зверей, но все равно каждый раз, когда барсуки вылезали на поверхность, родители филинят обязательно предупредительно произносили звук «кхе». Это гортанное «кхе» очень напоминало кашель простуженного ребенка. Могло показаться, что таким образом совы здороваются с барсуками. Но в ответ на это «кхе» птенцы замирали в неподвижных позах. Было очевидно, что взрослые рыбные филины предупреждали птенцов о возможной опасности. «Кашляли» взрослые птицы и при появлении на гнездовом участке Чука или когда им удавалось расслышать подозрительный шорох, доносящийся из моего укрытия.

При тревоге, переходящей в раздражение, например когда рыбные филины заставали меня вблизи гнезда, они рассерженно произносили глухое «хуу» или «ыыы». При этом они еще угрожающе щелкали клювами. Звук «хуу», принадлежащий самцу, и звук «ыыы», произносимый самкой, практически неотличимы от первых слогов призывных криков этих птиц. Поскольку я сравнительно легко копировал полные призывные крики, научиться издавать только первые их части было несложно. Стоило мне пробасить тревожно «хуу» или «ыыы», как птенцы скрывались в темной нише точно так же, как они это делали, когда били тревогу их родители.

А сегодня вечером рыбные филины, испугавшись моего внезапного появления, улетели в кедрач и принялись возбужденно ухать. Можно было подумать, что родители перекликаются. Однако эти призывные крики выражали возбуждение, вызванное беспокойством за выводок. Значит, один и тот же звуковой сигнал в зависимости от ситуации несет ту или иную смысловую нагрузку. Стоило мне спрятаться в палатку и подать оттуда сигнал-свист, означающий, что птенец находится на прежнем месте, жив и здоров, но сильно проголодался, как родители успокоились и перестали тревожно гудеть.

Так текла наша не совсем тихая ночная жизнь. И то, что рыбные филины меня понимали, позволяло думать, что и я наконец понял их. Постепенно загадочные и таинственные птицы стали казаться хорошо и давно знакомыми. Я уже радовался их удачам и переживал промахи. Вчера, например, я был искренне расстроен тем, что один незадачливый птенец уронил вниз большую щуку. Там ее сразу же утащил в пору барсук. Было обидно за оставшегося голодным птенца. Жалел я и самку, которая принесла эту рыбину к гнезду: такая добыча дается нелегко…

Совята в дупле

Птенцы рыбных филинов не были особенными по сравнению с птенцами других сов. Как и все совята, они глазастые, отчего кажутся постоянно удивленными, чуточку неряшливые и встрепанные. На их юношеском пере еще не обтерся пух. Особенно много его на голове. Большие ноги птенцов словно облачены в бежевые меховые рейтузы, протертые на «коленях», а точнее, на пятках, которые у совят, как и у всех птиц, заметно приподняты. На эти колени-пятки птенцы постоянно опираются, сидя на жестком полу дупла. Размером и окраской совята уже мало отличались от взрослых рыбных филинов, что и заставляло относиться к ним с должным уважением.

Способность взирать на предмет одновременно двумя глазами, а не по-куриному — только одним — делала совят схожими со зверями и, я бы сказал, даже с людьми. Уши-кисточки, прижатые к круглой голове, как у озлобленной рыси, придавали им вид животного, способного постоять за себя. Но поскольку я твердо знал, что напротив меня в дупле сидят не дикие кошки и даже не гномы-оборотни, филинята умиляли меня. Каждое утро, когда рыбные филины заканчивали свои ночные дела, я выходил из своего укрытия, чтобы обследовать совиный дом. Я собирал перья, выпавшие за минувшую ночь у взрослых птиц, следя тем самым за их линькой, исследовал остатки ночного пиршества совят и благодаря этому мог более точно судить об их рационе. Немаловажной причиной ежедневных визитов на дерево с дуплом было желание хоть несколько минут в сутки побыть совсем рядом с филинятами. Беспокоить их более продолжительными свиданиями я не решался.