По ту сторону прав человека. В защиту свобод

Для теоретиков прав в политике, следовательно, нет ничего естественного. По отношению к естественному состоянию она представляет собой искусственную или привнесенную надстройку. Эта надстройка, чтобы быть легитимной, должна служить индивиду и ни в коем случае не определяться в качестве действия, проводимого коллективом: так, во второй статье Декларации 1789 года мы можем прочесть: «Цель всякого политического союза — обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека». Следовательно, внутри общества человек первоначально определяется не в качестве гражданина, а в качестве члена «гражданского общества» (или частной сферы), которая сама определяется как часть общества, которая вполне может отстраниться от политической жизни (или публичной сферы). Вот почему теория прав отдает приоритет частным правам индивида. Как пишет Марсель Гоше, «вопрос не в какой угодно версии прав человека, а именно в строго определенной версии, которая состоит в том, что присущность прав личности противопоставляется принадлежности гражданина определенному обществу»[137].

Вначале казалось, что теория прав человека выступает только против одной конкретной политической формы, а именно деспотизма. Но в действительности ее критика бьет по любой форме политики. Ключевая идея состоит в принципиальном, всегда таящемся противостоянии индивида и сообщества или коллектива, к которому он принадлежит. Индивиду якобы всегда угрожает то, что превосходит его индивидуальное бытие, так что лишь утверждая свои прерогативы индивида он может обезопасить себя от этой угрозы. С этой точки зрения, ни общество, ни семья, ни государственные власти, ни социальные отношения, ни даже культуры не воспринимаются в качестве того, что также могло бы дать ему защиту. Отсюда необходимость гарантировать действиям индивида неприкосновенную и «священную» сферу.

Не будет преувеличением сказать, что провозглашение прав с самого начала несет антиполитический смысл. Как отмечает Карл Шмитт, оно означает, что «сфера свобод индивида в принципе является безграничной, тогда как сфера государственных властей — столь же принципиально ограниченной»[138]. С другой стороны, теория прав человека создает радикальную новацию — свободу, независимую от всякого участия в политических делах, свободу индивида, отделенную от свободы политического сообщества, к которому он принадлежит, — такую идею в античности сочли бы «абсурдной, аморальной и недостойной свободного человека». (Карл Шмитт). Наконец, если права в принципе не имеют ограничений, обязанности, напротив, могут быть лишь ограниченными — потому, что они, будучи привязаны к социальной жизни, не могут быть изнанкой прав, присущих природе человека, и одновременно потому, что, с точки зрения теории прав, было бы противоречием мыслить безграничные обязанности по отношению к инстанциям, которые, как считается, всегда несут в себе угрозу индивиду. При таком подходе некоторые вопросы намеренно обходятся стороной, например вопрос о том, действительно ли и в каких именно обстоятельствах у коллектива могут быть права на индивидов, его составляющих. В лучшем случае всякое ограничение прав политической властью может получить статус лишь исключения.

Хорошую иллюстрацию того, как утверждение суверенности индивида обязательно вступает в противоречие с политической организацией общества, можно найти в предпринятых во время Французской революции попытках примирить права человека с правами гражданина, то есть решить вопрос, который во многих отношениях напоминает старую проблему единства души и тела.