По велению Чингисхана

– «Тойон-Хан! После разгрома войска мэркитов мы собрали добычу, детей и женщин, весь скот их и отправились в обратный путь, но на второй день сзади нас догнал султан Мухаммет с шестью тумэнами. По твоему приказу мы постарались избежать столкновения, но, к великому сожалению, нам это не удалось. Чтобы дать время отойти подальше тяжело груженому каравану, мы остановились, попытались вести переговоры, но они на них не пошли. И на следующий день, разведав, что у нас всего два тумэна, сразу же начали наступление. Их нукеры имеют лишь по одному коню. И поэтому, с целью вымотать их коней, мы каждый раз отступали, уходили от погони. Если же они все-таки приближались слишком близко, останавливали градом стрел. Многие из них тут же полегли, но иначе мы не могли их остановить. Когда солнце ушло на запад и кони их заметно устали, мы прибавили рыси, чтобы оторваться на достаточное расстояние. Сартелы же решили, что мы убегаем, и еще больше увлеклись погоней, не считаясь с потерями от стрел и усталостью коней, уже покрытых белой пеной. На закате дня мы, чтобы отвязаться, наконец, повернулись к ним лицом и пошли в атаку. Джучи прорвал их левый фланг и охватил их основное войско с запада. Я разгромил правое крыло, заходя с юга. Затем вместе с Джучи мы начали окружать главное войско, но в это время к ним на помощь прорвалось оторванное и рассеянное было левое крыло. К тому времени уже начало темнеть. Мы, нанеся им достаточный урон, тут же отскочили, выполнив свою задачу. Оставив в темноте множество горящих костров, невзирая на ночь и меняя лошадей, оторвались окончательно. По донесениям лазутчиков, измотанные сартелы не стали нас преследовать. Потери наши невелики, в основном это раненые.

Так что мы дали им только почувствовать и понять, с кем связались. Но твой приказ не нарушили: все время убегали, уворачивались, только огрызнулись немного.

Ряды у них неплотные, выносливость неважная, так что, если взялись бы всерьез, могли уверенно разгромить их. Если дальше в пути все будет благополучно, прибудем через шесть дней.

Больше мне нечего сказать. Я, Сюбетей-Батыр, всё сказал…»

Усунтай замолчал, но не двигался с места, не поднимался с колена, ожидая приказа.

– Хорошо… Садись вот сюда, попей кумысу с дороги. Потом отправляйся отдыхать. После расскажешь тойонам подробности и свои личные впечатления, – сказал хан и раздраженно отвернулся, заметив весьма довольную мину на лице Джэлмэ.

Хорошо еще, что все обошлось сравнительно благополучно и удалось разминуться с сартелами без особых потерь с нашей стороны. И если султан не решится преследовать наших и дальше, то вернутся в исправности. Они, конечно же, и от каравана след в сторону увели. Ну, лишь бы не погнался, упрямец…

Но все же неожиданное получилось столкновение и весьма нежелательное теперь, когда он уже приготовился было направить илчи в Хорезм. До сих пор еще ни разу не приходилось вот так лицом к лицу встречаться их войскам. Передают: «Твой приказ не нарушили: все время убегали, уворачивались, только огрызнулись немного»… Но неизвестно, что было там на самом деле и, главное, как истолкуют это событие сами сартелы. Что ни говори, а осмелились вступить в открытый бой, порядочно проникнув извне в земли Хорезма, да еще как следует потрепав войско, возглавляемое самим правителем. Правда, предложив сначала переговоры, желая объясниться. Хоть бы самого султана при этом не было… И как дальше поддерживать с ним после этого мирные отношения?..

Но уже ничего не поделаешь – что случилось, то случилось… Хорошо хоть, парни его не сплоховали, достойно вышли из такого сложного, для других бы гибельного положения. И его, при всей немалой незадаче случившегося, больше тут радует то, что Сюбетей, вроде бы настолько смятый судьбой и самим дьяволом, в кусок мяса с костями уже превращенный было, – что Сюбетей выдержал всё и остался самим собой, все тем же грозным, жестким командующим, и в его силе духа, в воинской хватке и проницательности, во всех действиях не оказалось никакого изъяна, ни одной трещинки! А с такими людьми не пропадем, из любой беды выберемся. Лишь бы благополучно затянулись, зажили его глубокие раны. И что эти страшные шрамы на лице и теле, как не украшение для настоящего мужчины!..

Хан вздохнул, вспомнив дочь, свою любимицу, которой досталась самое трудное, может, из женской участи: быть твердой женой слабого правителя… Жалко ее, но что сделаешь? Речь не о нас – о государстве…

В последний раз, помнится, она так подробно и не поднимая глаз расспрашивала о состоянии Сюбетея… Когда он вернется, нужно будет отправить его к уйгурам: пусть прогуляется, соберет там войско. Пусть они хоть увидятся.

* * *