По велению Чингисхана

«Возрождение – это процесс, который нельзя наблюдать каким-нибудь образом. Мы не можем его ни измерить, ни взвесить, ни сфотографировать. Он находится совершенно вне нашего чувственного восприятия. Здесь мы имеем дело с чисто психической реальностью, которая дается нам косвенно, посредством личных сообщений. О возрождении говорят, возрождение исповедуют, возрождение переживают. Эти факты принимаются как достаточно реальные. Здесь мы не касаемся вопроса: является ли вообще возрождение в некотором роде реальным процессом? Мы должны довольствоваться его психической реальностью. Спешу добавить, что далек от вульгарного представления, согласно которому «психическое» – это либо вообще ничто, либо, в лучшем случае, нечто еще более тонкое, чем газ. Как раз напротив: по моему мнению, душа является самым потрясающим фактом человеческой жизни. Воистину, она мать всех человеческих фактов, мать цивилизации и ее разрушительницы – войны. Все это поначалу является психическим и незримым. Поскольку это «только» психическое, его нельзя проверить органами чувств, однако неоспоримо, что оно существует реально».

Карл Густав Юнг, «Душа и миф» (XX в.)

Кто такой, по своему положению, денщик-тэнгсик у любого военачальника? Это и ближайший слуга в походном быту, и посыльный, и помощник, поверенный в самых подчас секретных и важных делах. От них многое зависит порой в военной жизни, но роль их чаще всего незаметна для постороннего взгляда, прикровенна.

Дабану исполнилось двадцать шесть лет. Из них двенадцать уже находится среди монголов, за эти годы он полностью прошел все ступени их военной науки, побывал в нескольких крупных походах и многих сражениях. Но и до сих пор, когда по указу хана его назначили на высокую должность посланника, многие в Ставке переспрашивают друг у друга: «Как, это тот самый парень, что был тэнгсиком у Джамухи?!.» Да, большинство знает, помнит его лишь как денщика легендарного Джамухи, у которого довелось ему прослужить полгода в далеком уже отрочестве; и это стало как бы несмываемым родимым пятном, знаком, отличающим его от других. Видно, это свойство великих людей: ставить на всем, что окружает их, свою незримую печать… Поначалу это очень его раздражало, надоедало, казалось даже оскорбительным, но человек ко всему привыкает, и постепенно перестал обращать на это внимание и он.

Чего только не меняет неумолимое время… Когда-то грозно гуляло по всей степи имя Джамухи, и каждый знал про него и дурное, и что-то хорошее, всего вперемешку. Но в последнее время отношение людей к его имени весьма заметно изменилось. Теперь никто уже не пытался разбираться в лучших и худших сторонах прожитой им жизни, теперь деяния Джамухи как бы отрывались, отдалялись от земного их воплощения, превращались в легенды, предания. Сегодня даже те, кто ничего хорошего не видел от него, с гордостью рассказывали о встречах и разговорах с ним, расцвечивая, приукрашивая происходившее, непроизвольно добавляя что-то от себя, а порой и сознательно привирая, и легенды эти обрастали все новыми и новыми подробностями. И кто-кто, а бывший тэнгсик знал им цену…

В первые годы после прихода к монголам Дабану даже казалось, что все вокруг относятся к нему с некоторой опаской и стараются держать его в сторонке. Несомненно, причастность к имени Джамухи делала его особенным в глазах молодых тойонов, выделяла, ставила как бы поодаль от всех.