По ветру

Уходить из места, что стало тебе домом, страшно. Воздух казался вязким – он словно пытался остановить ее, задержать на лишние пару мгновений, мол, опомнись, останься, но Белка упрямо вырывалась из плена привычного самообмана.

Слишком много сложных решений. Слишком много расставаний за одно едва начавшееся лето. Слишком все это было отвратительно, как самая страшная турбулентность. Оставалось верить, что она выправит курс, долетит до точки покоя и приземлится там, где все ее роли, имена и жизни сойдутся в единую цельную точку – настоящей и счастливой Белки.

* * *

Количество выплаканных слез превысило все допустимые нормы – Белке казалось, что у нее тотальное обезвоживание от рыданий. Договориться о том, как они с Мишкой будут действовать дальше, оказалось гораздо легче, чем воплотить это в жизнь. Белка отправила Гатке сообщение, чтобы та прекратила подготовку к свадьбе, но в подробности не вдавалась. Разговор с подругой значился последним в списке срочных дел – во главе стояли родители. И если ее мама и папа уже полгода как были в командировке с редкими вкраплениями приездов домой, то вот с Мишкиной семьей следовало встретиться лицом к лицу.

Молотовы относились к ней как к своей чуть ли не с первого дня. Что бабушка, что мама Мишки так и норовили ее накормить, покупали подарки и вставали на ее сторону, когда случались ссоры и недопонимания. Так вышло и сейчас.

– Что этот паразит натворил? – Бабушка у Мишки была бойкая и немного суетливая для своих лет. – Мишуня, я тебя…

– Он не виноват, бабушка, честное слово! Это скорее…

– Поспешили мы, ба, ну правда. Так случается иногда.

Белка, оборванная на полуфразе, покосилась на Мишку. Он так и не дал ей признаться, оставил ее в глазах своей семьи чистой и любимой. Наверное, честнее было бы рассказать все как есть, но она обещала Мишке этот выбор, раз уж по жизни выбора не оставила.

– А может, еще передумаете? – Темные глаза мамы Иры заполнялись слезами – они копились в уголках, а затем сбегали по мягким щекам и тонули в складках у губ. Белка запоздало отметила, что рядом с ее мужчинами всегда есть какая-то потрясающая Ирина. Вот только ни Мишка, ни Змей не принадлежали ей на самом деле.

– А надо, мам? Ну поженимся, поживем пару лет и собачиться начнем – раз уж поняли, что не выйдет ничего.

Мишка держался спокойно и немного смиренно. Брал на себя весь огонь возмущений и просьб, выгораживал Белку. Она, наверное, не заслужила после истории со Змеем такой поддержки, но, видимо, один поворот не туда не перекрывал восьми лет прекрасных отношений в глазах Мишки.

– Не могу я на тебя злиться, Бельчонок. Очень хочу. И кричать хочу, и обвинять хочу, и уговорить тебя выйти за меня тоже хочу, ну правда. А потом смотрю и вижу девочку из параллельного класса, в которую я влюбился до цветных кругов перед глазами. – Они заваривали успокаивающий чай на кухне, пока младший брат Мишки потрошил аптечку в поисках валидола обеим женщинам семьи Молотова. – Я… не могу понять, как ты так легко влюбилась в кого-то другого… Блин, ревную и даже не знаю к кому! Но ты опять все как-то так правильно сделала, расставила, честно выложила передо мной… Как тебе всегда это удавалось, Бельчонок?

– Синдром хорошей девочки, которая из кожи вон вылезет, но сделает все правильно, чтобы любили, хвалили и гордились.

Чай кружился в заварнике, прямо как они с Мишкой на последнем звонке в том самом судьбоносном вальсе. Белке впервые в жизни было неуютно на кухне Молотовых. Даже когда мама Ира рассказывала о том, как умер папа Мишки (тромб – и в одно мгновение они остались без опоры и главного мужчины в семье), когда бабушка вспоминала тяжелые времена, когда Тоха попал в аварию на первой своей машине-развалюхе, даже тогда дыхание не сбивалось так хаотично, а руки не просыпали сахар в нервной тряске. Сейчас же Белочка была самозванкой, ненастоящей частью семьи, хотя и прожила с Молотовыми восемь лет.

– Да уж… Я никогда не хотел, чтобы ты из кожи вон лезла. – Мишка весь вечер смотрел мимо – поверх ее головы, чуть в сторону от плеча, на свои руки, но только не в лицо.

– Я знаю. Но так уж сложилось исторически, а мы с тобой в истории не сильны – вписались и привыкли. Тут нет твоей вины, Миш, да и я была юной и глупой. А еще нерушимый авторитет мамы и пример моих родителей перед глазами. Так и жили – хорошо жили, ты не думай. Я была очень счастлива с тобой. Просто больше этой девочкой не могу быть – вот тут уже бесконечное чувство своей недостаточности, – Белка приставила руку к горлу.

– Ого тебя прорвало! – Мишка впервые сфокусировал взгляд на бывшей невесте. – Так дело не только в…

– Не только, – Белка не стала дожидаться, пока Мишка подберет приемлемое слово, – но оно все связано и выходит одно из другого. У меня такая каша в голове, ты бы знал! Я поняла, как больше не могу, призналась во всех грехах, отрезала прошлое – даже хорошее, – а как дальше со всем этим жить, не придумала.

– Так, может, каша доварится и мы вместе ее съедим?