– Пора признать, что я не идеальна. И то, что мне двадцать пять. И я сама принимаю решения и живу эту жизнь. Я еще не раз обращусь к тебе за советом – уверена в этом, мам, но сейчас тебе придется просто смириться с реальностью. Я не буду оправдываться. Извини, что все вот так. Спасибо за вашу помощь – мы все вернем с Мишкой, благо бо́льшую часть мы оплачивали сами. Пока, мам. Передай папе, чтобы не переживал – все в порядке, на самом деле.
Она положила трубку первой. Маме стоило переварить услышанное, а Белке – наконец разрыдаться. Она ощущала себя пустой: разговоры, признания, решения выматывали и душу вынимали живьем. И худшим соусом к блюду «Белочка рушит свою жизнь» шла неподъемная вина.
– Я тебе бумажные полотенца привезла: Мишка сказал, что ты все салфетки в радиусе километра истребишь. Прав оказался, чертяка!
– Гатка! – всхлипнула Белка, глядя на подругу, непонятно откуда взявшуюся посреди кухни родового гнезда. – Ты? Ту-тут? Как?
– Молотов твой позвонил. То есть уже не твой, сорри. Короче, сказал, что я тебе сейчас нужнее, впустил меня и уехал. У него там какие-то дела с твоим братом. Брат-то хоть твой еще, я ничего больше не пропустила?
Смех, пытающийся прорваться сквозь рыдания, превратился в икоту, отчего смеяться хотелось только больше. Гатка оставила на столе рулон бумажных полотенец, села рядом с Белкой и крепко ее обняла.
– Ты не волнуйся вообще ни о чем. Я с делами сама разберусь – вам потом отчет и деньги передам. Так себе мероприятие – свадьбу отменять, хватит с вас. А сейчас мы будем делать, что хочешь! Хочешь – поедем куда, хочешь тут останемся, киношку посмотрим! – зачастила Гатка, гладя Белку по спине. – Или на машине покатаемся, хочешь? А давай на Цнянку махнем, а? Хотя нет, ты, не дай бог, еще топиться полезешь, а я плавать не умею, не-не-не, нам такого не надо.
– Ты невыносима, – промычала Белка и услышала не свой голос, а почему-то – Змея. Это он называл ее невыносимой, это он смог вынести ее из пепелища несбывшихся надежд.
– Зато деятельна! Помнишь, мы гадали, кто замуж первой выйдет? Я должна первой, а кольца на моем пальце все еще нет. – Гатка покрутила сразу обеими руками перед лицом, явно чтобы не вспоминать, на какой именно это кольцо должно в итоге оказаться. – Нечего было лезть без очереди!
– Конечно, дело именно в этом! – Белка оторвала бумажное полотенце и приложила к глазам. – Может, к Эле поедем? Вещи поможем собрать?
– Только потому, что ты ревешь, Стрельцова, я на это соглашусь! А Эля-то сама не будет против? Мы с ней, как ты помнишь, те еще подруги.
– Потерпите ради меня вечерочек, ладно? – Гатка обреченно кивнула. – Я сейчас ей наберу и спрошу.
Эля внезапно согласилась. Только попросила привезти вина – а вот это уже в ее стиле. То ли вещей было слишком много, то ли упоминание разговора с мамой добавило баллов в шкалу жалости, но уже через час они сидели втроем среди груды коробок, разбросанных везде вещей и придумывали едкие, высвобождающие боль шутки.
Июнь расцветал неожиданными новыми оттенками и обещал непростое, но важное лето впереди.
эля
Правильные выборы, хэппи-нью-бегиннинг и по ветру
Гирлянда, которой по контуру была опутана вся кухня, снова переключила режим. Эля откинулась немного назад и потянулась до сладкого хруста позвонков.
– Ох, Элеонора Александровна! – с улыбкой протянула Белка, слегка дурачась. – По тонкому льду ходишь.
– Это ее вечное кредо, мелочь, чего ты удивляешься!
– Хотели книгу – получите!
Они пили вино на кухне ее московской съемной квартиры и болтали обо всем. С отъезда Эли прошло полгода, за которые они с Тёмычем и Белкой не виделись. Год назад они так же сидели втроем, вот только в тот раз все было совсем по-другому. Тогда, в родовом гнезде, они все были слегка потерянны, Тёмыч так и вовсе мало походил на человека. Сейчас же Эля даже не пыталась сдержать улыбку, что сама собой расползалась по лицу от одного только присутствия младшеньких в ее квартире. И жизни.
– Мы еще и виноваты, Тёмыч, поглядите на нее!
– Подожди, сейчас все прочтут и Эля огребет по полной. – Брат хитро прищурился.
– Думаешь, прототипы по судам затаскают?
Эля не впервые задавалась этим вопросом. Когда переносишь в книгу жизнь, стоит быть готовой к тому, что прилетит. А если это не только твоя жизнь? Если ты тянешь на страницы своей истории других людей, их взгляды и ошибки, их желания и откровенные разговоры? Какова вероятность, что в итоге ты будешь праздновать выход книги в гордом одиночестве?
– Не затаскают – ты же все переписала! – По тону Тёмыча оставалось непонятно, сожалеет ли он о таком положении дел или все же радуется ему.