По всем частотам. Сборник

– Нудатыжрадист, – выдыхает мальчик в одно слово, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Смотрит, но без давней жалости, морщит лоб: – Я в этом деле не секу совершенно, а она мне о! как нужна, – чиркает пальцем по горлу. Ноготь обкусан. Руки как всегда в копоти и грязи. – Починишь?

Что тут размышлять?

– Починю, – киваю, рывком встаю, и мы идём прочь из переулка – насквозь.

Промокаю во мгновение ока, на автомате беспокоюсь о сигаретах, вспоминаю, что они закончились, успокаиваюсь.

…Знакомый короб «стопятьдесятдевятки» бросается мне в глаза сразу – лежит на сидении и неразборчиво шипит. Мальчик косится виновато, как сломавший папину дрель ребёнок, и поясняет:

– Хоть убей не пашет, только «пш-ш», «пш-ш»… И что с ней сделать? Где я тебе нормальную радиостанцию возьму? Они все либо сломанные – либо нужные…

Ладно, попробуем разобраться.

– Слышь… – как обращаться к пацану, не знаю, но он с готовностью смотрит на меня, разве что не подпрыгивает от нетерпения. Автобус в такт с ним фырчит двигателем, ещё чуть-чуть – и рванёт вперёд…

Господи, сколько же лет этому ребёнку? Разум шепчет то «двенадцать», то «пятнадцать», то сконфуженно умолкает, потому что человеческие мерки не имеют никакого отношения к маленькому седому… кондуктору? Шофёру? Проводнику?.. Время вовсе теряет своё значение рядом с ним.

Да и вообще… по-настоящему значение имеет тут только одно: смотрит мальчик на меня безо всякой жалости. С надеждой.

Прокашляв взявшийся ниоткуда горячий комок в горле, я хлопаю радиостанцию по исцарапанному боку и…

Меня прошибает огнём узнавания.

Это моя радиостанция.

Напрочь забываю, что хотел спросить.

«Они все либо сломанные – либо нужные…»

Ну да, а моя – не нужна. Уже никому не нужна.

А я?..

– Эй, ну так что, починить-то сможешь? – выдёргивает в реальность голос мальчика.

А кто сможет починить меня?

– Ну, Мара, пожалуйста, ты ж радист! Мне она позарез нужна, я уже всё перепробовал…

Почему глазам так горячо? Я же давно разучился плакать.

– Сейчас, – шепчу я севшим голосом. – Сейчас починим, не бойся. Тут делов-то… Знаю я, как она выкоблучивается в чужих руках, ну да мы сейчас всё поправим. Только подсоби-ка, а то одной рукой не… кхм, не с руки, да.

– Конечно, помогу! – подскакивает мальчик. – Сейчас всё-всё сделаем, всё исправим, всё починим!.. И, это, ну… покажи мне потом, как ей пользоваться-то нормально, а то я так… методом тыка всё.

…Мы сидим в автобусе, курим, стряхиваем пепел в банку из-под кофе, грызём ядрёные чесночные сухарики и молчим. За окном расстилается бескрайний пустырь, о котором спрашивать мне почему-то совсем ничего не хочется, хотя нигде в том районе Питера подобного не встречал.

Впрочем, моего переулка там, небось, тоже нет на картах…

Так какая разница?

Уходить не тороплюсь, да и мой странный знакомец не гонит – сам предложил сигареты.

Тишина…

Не люблю тишину.

– Тебя как зовут-то хоть?

Он поднимает на меня свой странный взгляд и улыбается:

– Ты не зови, сам приду.

Ещё курим… Пока вдруг не оживает чьей-то ошалелой, отчаянной мольбой о помощи его – моя – рация: «Эй, кто меня слышит! Приём! Кто-нибудь! Прекратите обстрел, прекратите обстрел, здесь свои! Кто-нибудь!..»

Мальчик решительно тушит окурок и кидает его в банку:

– Мне пора.

– Ты куда?

– Да так… почти туда, откуда тебя вытащил.

– Возьми меня с собой!

Качает головой: нельзя.

– А забирать меня оттуда можно было?!

– Мне тебя так жалко стало…

Чуть не рычу – ненавижу жалость:

– Ты что-то не то сделал… Ты же видишь: я не вернулся!

– Не то – это точно, – мальчик отводит глаза. – И без тебя знаю.

И про мать мою он знает, я уверен.

Молчит, сопит, хмурится…

Я снова провожу рукой по тёплому боку рации.

«Они все либо сломанные – либо нужные…»

– Ты же знаешь, моё место – там, не здесь… Верни меня туда! – молю, как когда-то. – Зачем здесь жить сломанной кукле? Рацию мы починили… а я?

– Мара, но ты ведь жить хотел!

– Жить… взаймы? Ради всего святого… Давай всё исправим. Починим. Верни меня, я знаю, что делать.

Он сердито дёргает плечом, отворачивается, уходит в кабину. Мотор рокочет, словно БТР стартует с места в карьер. По стеклу сплошным потоком – ливень, не видать ни зги. Ворот бушлата после сигарет пахнет табаком… и ладаном.

…Гляжу на свой пустой рукав и остро понимаю, что сглупил. Как калеке оружие в руках удержать?

Мальчик, вернувшийся из кабины, закусывает губу и лезет в карман за ножиком. Вздыхает:

– Это можно поправить.

Ниже рукава футболки вспыхивает алым длинный порез, мальчишка шипит и торопливо заматывает руку своим шарфом.

Потом шагает вперёд и неловко обнимает.

Время останавливается…

И вновь набирает ход:

– Иди, мне торопиться надо! – и правда, рация у него вновь оживает тем же отчаянным голосом.

Визг тормозов.

…За время моего отсутствия здесь повалил снег – большими мокрыми хлопьями, которые растают уже через пару минут.

Подбираю свой автомат, неловко пользуясь левой рукой – отвык, – и, пригибаясь, спешу прочь.

Ну что же.

Ave, Caesar, morituri te salutant…