По всем частотам. Сборник

Ник снова бормочет жалобно, что не хочет туда, но послушно лезет в автобус. Русь, оглянувшись на зевающего под накидкой Хохла за пулемётом, забирается следом и по-хозяйски нашаривает под кондукторским сиденьем банку из-под кофе.

Ему тоже до дрожи не хочется возвращаться в Грозный.

Радиостанция откликается на рокот мотора ритмичным, жёстким:

– …Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.

И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,

А кто-то так рад, кто-то так рад!

Мама, мы все тяжело больны,

Мама, я знаю, мы все сошли с ума…6

«О да, мы все больны, и болезнь эта называется войной. И, походу, она неизлечима…» – угрюмо думает Русь, бессмысленно вглядываясь в «белый шум» за окном и механическим движением из раза в раз стряхивая с сигареты в банку несуществующий пепел.

Автобус болтает, как по камням. 762 маршрут ведёт всё дальше вглубь.

Мама, мы все тяжело больны,

Мама, я знаю, мы все сошли с ума,

Все тяжело больны,

Мама, я знаю, мы все сошли с ума!

…В какой-то момент Русь умудряется задремать – и просыпается от прикосновения Ника к плечу.

– А? Пора?

Ник кивает.

Русь встаёт, рефлекторно перекинув вперёд автомат, и первым спрыгивает со ступенек. А мгновенье спустя уже шагает по Грозному, столь же рефлекторно задвинув Ника за спину.

Они успевает сделать шагов десять вдоль дома, а потом миру приходит конец.

«И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего…»7

Первым приходит чуть слышный шелест, словно мир тихо вздыхает. Время замедляет ход, Ник вскидывает голову к небу…

А следом – грохот. Такой, что Руся швыряет на землю раньше, чем он успевает понять, что происходит.

«…И звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются».8

Вместо звёзд с неба за дома падают снаряды.

Разрывы диковинными цветками огня и дыма вспыхивают над крышами.

Взрывная волна прокатывается по Русю, как гусеницами танка, крошит асфальт, бьёт по ушам. Земля содрогается от ужаса, время сжимается в точку, и эта точка кричит – или кричит сам Русь, он не знает, не слышит, потому что мгновенно оглох.

Грохот он чувствует уже не ушами – всем телом, каждой жилой, каждой косточкой.

Мир рушится.

Чтобы никогда уже не восстать прежним.

…Русь приходит в себя спустя пару секунд – не столько думающий человек, сколько комок вбитых армией рефлексов, вжавшийся пузом в землю и обильно припорошенный сверху бетонной пылью.

Да, ни на каких полигонах артиллерия не била по нему вот так, почти прямой наводкой, но…

«Из чего вхреначили? «Гвоздики»? Сейчас второй залп пойдёт!»

Раз, два, три…

Схватить застывшего в ступоре Ника за шиворот, втащить за какую-то бетонную тумбу, навалиться сверху.

Десять, одиннадцать, двенадцать…

Ник что-то кричит, но Русь слышит только шум своего дыхания и дикий стук сердца. Даже голоса своего не разбирает, когда орёт в ответ:

– Ща второй залп!

Пятнадцать, шестна…

Череда разрывов сливается в один, и мир сотрясает новая, невыносимо долгая агония.

И снова пауза, обманчивое затишье. Ник дёргает ногой, пытаясь выбраться из-под Руся, но тот лежит неподъёмным грузом, как учили в детстве на секции самбо.

В этот раз он успевает досчитать до двадцати – и затем ад в третий раз обрушивается на землю в огне и грохоте близких разрывов.

…А потом на мир опускается плотная, ватная тишина.

Двадцать секунд. Тридцать. Пятьдесят…

Наконец, Русь перекатывается на спину, выпуская ворот Никовой разгрузки, и сглатывает отдающую железом слюну.

Саднит рассаженная щека. Тело бьёт мелкая, противная дрожь – то ли от холода, то ли от выброса адреналина.

А серое небо так близко… протяни руку – и рухнешь туда.

Русь бы рухнул… но его терзает смутная мысль, что он должен ещё что-то сделать. Что-то важное. Что-то, ради чего он, собственно, здесь и оказался.

Тогда Русь рывком встаёт – перекат набок, колено, толчок вверх, как со дна сквозь толщу воды. Земля пытается уехать из-под ног куда-то в сторону, но Русь хватается за фонарный столб и удерживает себя в вертикальном положении. Мотает головой, пытаясь вытряхнуть «вату» из ушей, на автопилоте нашаривает автомат на боку – не потерял. Находит взглядом Ника, задумчиво облизывающего ссадину у локтя.

Ник невозмутим, совершенно не по-человечески.

Но это как-то успокаивает.

…И тогда они идут вперёд, по обломкам старого мира, к просвету между домами, туда, откуда поднимаются в хмурое небо густые клубы чёрного дыма и изредка бьют по телу отзвуки взрывов.

«В какой-то машине сдетонировал боекомплект», – с потрясающим равнодушием отмечает Русь.

А потом застывает в проходе между домами, на автопилоте поймав Ника за локоть: на улицу не сунуться. Там упавший с неба ад развернулся в полную мощь.