По всем частотам. Сборник

Русь лёжа пожимает плечами, мол, какой есть.

Зато, может, хоть теперь от него отстанут…

Возвращается Джедай. Сквозь опущенные ресницы Русь видит песчаные берцы, вновь остановившиеся у его рюкзака, но старательно прикидывается спящей тушкой.

Постояв немного, Джедай отходит, с подхваченной от морпехов ленцой в голосе поинтересовавшись:

– А почему Кинчев, если Николаев?

Русь выразительно и ровно сопит: вот вам, тащ майор, сонное матросское тело, одна штука. Делайте, что хотите, только ногами не пинайте.

– А потому что он Руслан, товарищ майор, – отзывается со своего места Родин, на которого, как назло, напала разговорчивость. – Русь.

– И?

Русь испытывает дикое желание спрятать голову под рюкзак, как под подушку.

Или хотя бы наушники надеть…

Но увы.

– «Моя светлая Русь», – хохотнув, поясняет взводный. – Любимая строевая песня Па… нашего ротного.

Самое поганое, что ржут всем лагерем. Даже Зенит.

Нет, точно надо было в наушники залезть. Русь же радист, имеет право!

…Время вроде тянется, не торопясь, а день всё равно пролетает в полтора вздоха. Закат до краёв наливает мир розовым и тёмно-синим, зной уходит, оставляя приятное тепло от нагретых камней. Дозоры в очередной раз меняются, Хохол готовит ужин, Джедай исчез где-то на склоне над лагерем, в их с Медведем снайперской лёжке, а сам Медведь дрыхнет в углу лагеря – спустился по натоптанной уже тропинке, рухнул на коврик и мгновенно отрубился.

Русь и сам продремал, считай, весь вечер с перерывом на пожрать.

Снится ему тот же розовый закат, те же нагретые солнцем камни, и путается сон с явью, и поди разбери – кто ты, где ты, когда ты?..

Ты – Руслан.

Николаев или…

«Ассанов, – ложится в память фамилия. – Руслан Ассанов, сержант сверхсрочной службы, десантник, пулемётчик…».

Да нет же, возражаешь сам себе. Ты – Русь Николаев, матрос-контрактник, морпех, радист.

И тот улыбчивый загорелый старлей с серыми глазами твоего Руслана и голубым беретом за пазухой… тебе просто приснился.

И то чувство, что вы с ним – братья навек, и плевать на кровь, на твою горячую нохчийн цIий, чеченскую, и его славянскую, на два языка, две культуры…

Это чувство тоже приснилось.

– Кинчев, подъём!

Русь распахивает глаза и садится, прерывисто дыша. Воздух с трудом протискивается мимо набухшего в горле кома.

Олег Огарёв и Руслан Ассанов…

Кажется, Русь знает, КОГО он видел во сне.

Кем он был.

Глава 4

Ночью лагерь спит. Джедай всех загнал под маскировочную сетку лагеря – а то мало ли. «В дозоре» нынче беспилотник, невидимкой проплывающий в тёмном небе раз в час. Не блокпостный, другой – Джедай со своими договорился.

Ну и тыловой дозор у заминированного Медведем поворота остался на всякий случай. Морпехи сменяются раз в час.

Вернувшись со своей смены, Русь без сна заваливается на коврик, механически крутя в руках гарнитуру «гранита». Лагерь спит – и незаметно вернувшийся со своей очереди «ночного бдения» в снайперской лёжке Джедай, и Родин, в камуфляжном пончо больше похожий на груду камней, чем на спящего человека, и остальные бравые морпехи. Митяй всхрапывает, Бекас по-детски свернулся, подтянув колени, Алабай укрылся с головой и сопит, как паровоз, изредка по-собачьи подёргивая ногой.

Идиллия.

Даже кустик не шелохнётся в ночном безветрии.

…Тёмный силуэт Зенита Русь замечает не сразу. Как-то подсознательно вымарывает его из своей картины мира, хотя и знает, что Зенит сейчас дежурит по лагерю.

– Не спится? – раздаётся негромкий голос, так непохожий на тот, что Русь слышал в Никовой рации… и так похожий одновременно.

Несколько секунд Русь борется с соблазном привычно прикинуться спящим матросским телом.

Но если Зенит спрашивает, значит, уже спалил.

Отложив гарнитуру, Русь неохотно поворачивает голову:

– Да так. Нервы.

– Не знал, что у морпехов могут быть проблемы с нервами, – беззлобно подначивает Зенит. – Я думал, это у нервов могут быть проблемы с морпехами.

– Ха-ха, – мрачно отзывается Русь.

Не озвучивать же правду. Что боишься уснуть и увидеть во сне свою-чужую смерть.

Смерть Руслана-старшего в афганских горах…

– Ладно, извини, это я так. Тебя Русланом зовут, значит?

Русь дёргается. Слишком много Русланов…

– Русь, – вырывается помимо воли. – Так проще… Можно по позывному – Русич.

Но в момент, когда он уже собрался закончить на этом разговор, послать Зенита лесом (а до ближайшего леса тут далеко!) и всё-таки изобразить то самое спящее матросское тело, в памяти всплывает одно-единственное мгновенье на подножке автобуса. Один-единственный соблазн: задержи Ника – и не будет никаких проблем.

И Зенита тоже не будет.

И ведь Русь поддался бы этому соблазну… если бы не увидел в глазах Ника последствия. Его пресловутые круги на воде.

Узел внутри стягивает грудь.

– Ну, значит, будем знакомы, Русь, – кивает ни о чём не подозревающий Зенит. – Ну… а я Алексей. Можно Алексей Николаевич, если тебе так проще… с учётом разницы в возрасте и того, что твой взводный тоже Алексей. И один из бойцов, я верно запомнил, да?

– Угу, – неопределённо отзывается Русь, старательно отгоняя воспоминания.

Свои и чужие.