По всем частотам. Сборник

– Потому что ты погиб. Двадцать восьмого августа две тысячи четырнадцатого года под Донецком. Очень глупо, нелепо и совсем не героически… ну если не считать за подвиг само нахождение на боевом посту.

Без «бы».

Это для Ника случилось.

– Твою мать.

Это всё, что выдавливает из себя Русь.

Потом делает глубокий вдох и спрашивает:

– Но мы же тогда, в начале июня… ещё не были знакомы. Почему я?

Ник пожимает плечами:

– А в августе – были.

– Почему ты мне тогда не сказал?

– Потому что не пойти на войну «чтоб не убили» – это трусость, которую ты бы себе никогда не простил… Ладно, Русь, не надо. Ты ведь всё равно нашёл свою войну. И это всегда только твой выбор.

– Это точно. И, пожалуй, я предпочту не знать, к чему он приведёт ВОТ ТАК… Ладно, поехали уже. Нам надо успеть до артудара.

– Да куда мы денемся… Автобус 762 маршрута всегда прибывает точно в срок.

Автобус откликается бодрым рёвом мотора. Ник пробирается в кабину, Русь же подхватывает радиостанцию и ставит себе на колени. Снимает каску, натягивает наушники, прилаживаясь к старой, непривычной гарнитуре, пробегает пальцами по элементам управления…

Ну что ж. Конечно, не любимый «кварц», но пойдёт. С чем мы только «в полях» в учебке и после не бегали.

На секунду он испытывает дикое желание включить радиостанцию прямо сейчас… вдруг опять услышит голос отца из далёкого девяносто девятого?

А вдруг сможет ответить?..

Только что он сможет сказать? «Привет, я твой сын, говорю с тобой из будущего, ты выживешь, тебя ценой своей… смерти спасёт Руслан, в честь которого ты меня и назовёшь»?

Нет, ничего ему Русь не скажет. И даже не крикнет: «Папа, держись!» – что толку кричать.

Папа и так вернулся.

А другие…

Автобус тормозит.

– Придётся вылезти, – кричит Ник, оборачиваясь. – Туда, в Грозный… чтобы получилось настоящий эфир поймать.

– Понял.

Русь спускает антенну, небрежно сматывая в кольцо, чтобы не мешалась, накидывает лямки рации на плечи и осторожно, приноравливаясь к весу, выбирается к двери.

– Отвык, блин, – ворчит он, пытаясь как-то поудобнее сдвинуть автомат. – «Могильная плита», чтоб её… «Радисту бронежилет не выдаём»…

– Тебе помочь? – Ник первым спрыгивает на землю.

– Да ладно, не маленький… – Русь наконец прилаживается, потихоньку вспоминая, как прыгал с этой «могильной плитой» на пузе по крымским косогорам.

Выдёргивает, наконец, из-под лямки ремень автомата, поправляет, поводит плечами… и шагает следом за Ником в Грозный.

…Здесь холодно, Боже, ну что же так холодно-то, дайте обратно ночной сирийский «двадцатник», никогда Русь больше там на погоду жаловаться не будет, честно-честно!.. Ладно, мысли в сторону.

Здравствуй, Грозный. Город, навсегда поселившийся в его сердце ноющим осколком.

Вместо приветствия по ушам стегает стрёкот автоматной очереди. Вдалеке… Пока – вдалеке. Но руки уже по привычке вскидывают автомат, тело обращается сжатой пружиной, ноги несут вбок, ближе к стене…

Отдалённый «бах» гранатомётного выстрела… бой где-то слева, на той самой улице.

– Ник, сюда, – рявкает Русь. – Не торчи.

Ник оборачивается, не двигаясь с места:

– Спокойно, – говорит он. – Нас здесь… почти что нет.

– Какое нахрен «почти», меня в прошлый раз как приложило! – рычит Русь. – Ник, ради Бога, не маячь, ты меня нервируешь!

Ник нелепо улыбается и послушно подходит.

– Блин, Русь, когда ты так вырасти успел? Я ж тебя десятилетним шкетом помню… в бежевых штанах.

– Бриджах. И жёлтой футболке. Я помню, да… Но мне уже девятнадцать, Ник. Извини, но я вырос большим и занудным морпехом. Я бы на тебя ещё свой броник напялил, но Родя меня убьёт… Давай-ка в подъезд занырнём, там, вроде, никого. Стоп! Я первый.

В подъезде действительно никого. Двери квартир распахнуты, лестница завалена пылью, бетонной крошкой и осколками стекла.

Вроде, всё тихо.

Пробежавшись на два этажа вверх, Русь спускается обратно и зовёт:

– Ник, давай на крышу. Понятия не имею, где у артеллы штаб, а внизу дома мешаться будут.

…На крыше в лицо ударяет пахнущий гарью ветер – точь-в-точь тот, с пустыря. Стрельба становится слышна отчётливее.

Русь щурится и садится прямо на пороге, отгоняя мысль о том, что артудар их с Ником отсюда попросту сметёт. Ник проскальзывает мимо него на крышу и замирает, вскинув голову к небу.

Низкому, дымному, серому.

– Ник, сядь, ради Бога, – просит Русь со вздохом, ставя радиостанцию рядом с собой.

Ник послушно плюхается неподалёку, подогнув ноги, и интересуется, как ни в чём не бывало:

– Тебе помочь?

– Ага, пожелай мне удачи и не лезь под руку, – машинально отзывается Русь, откидывая крышку с барабанов настройки частоты. – Ох, ма-ать…

– Чё такое? – тут же напрягается Ник. – Я тут крутил, но осторожно!

– Да не, ты-то тут причём… это я расслабился со своим «кварцем» и восемью забитыми в память рабочими частотами.

Здесь, если Русь правильно помнит табличку, частот было четыреста с лишним. В «кварце», конечно, их все тоже можно вручную настроить, но обычно восьми заранее забитых хватало за глаза.