Вот фрагменты этого мало кому сегодня известного бюллетеня: «До 6 ноября погода была отличная, и движение армии производилось с полным успехом. Холод начался с 7 числа; с этого момента каждую ночь мы теряли по несколько сотен лошадей, умиравших на биваках. До Смоленска мы потеряли много кавалерийских и артиллерийских лошадей… термометр показывал шестнадцать и восемнадцать градусов мороза. Дороги покрылись гололедицей; кавалерийские, артиллерийские и обозные лошади, в особенности лошади из Франции и Германии, гибли каждую ночь не сотнями, а тысячами. В несколько дней пало более тридцати тысяч лошадей; вся наша кавалерия спешена, артиллерия и обозы без запряжек. Пришлось бросить и уничтожить значительную часть наших орудий, запасы патронов и артиллерийских зарядов… Армия, бывшая в превосходном состоянии 6 ноября, уже 14 совершенно изменилась, не имея ни кавалерии, ни артиллерии, ни обозов. Без кавалерии мы не могли разведывать и на четверть мили; не имея же артиллерии, мы не могли рискнуть на бой с надеждой дать сильный отпор противнику; приходилось уходить, чтобы не быть втянутым в бой, нежелательный ввиду недостатка боевых припасов… Эти затруднения, в связи с наступившими морозами, делали наше положение тягостным. Люди, от природы не закаленные к перенесению ударов судьбы и несчастий, потеряли энергию и весёлое настроение духа и ничего не ждали, кроме неудач и катастроф; одарённые же от природы были веселы и держали себя, как всегда, а в преодолении различных затруднений видели новый источник славы. Неприятель, видя на дорогах следы ужасного положения, в котором находилась французская армия, решил этим воспользоваться. Он окружил все колонны казаками, которые захватывали, подобно арабам в степи, отставшие обозы и повозки. Эта негодная конница, способная только производить шум, но неспособная опрокинуть даже одной роты вольтижёров, при данных обстоятельствах сделалась страшной. Однако неприятель принужден был раскаиваться, когда намеревался предпринять что-либо серьёзное… Сказать, что армия нуждается в восстановлении дисциплины, в заново организованных кадрах кавалерии и артиллерии и в основательном отдыхе, – говорилось в конце бюллетеня, – значит лишь сделать вывод из всего вышеизложенного».
В общем, император честно признавался в поражении, но заканчивал документ ошеломившими всех словами: «Здоровье Его Величества никогда не было лучшим». Это, конечно, успокоило тех, кого заботило его физическое здоровье, но заставило задуматься о здоровье психическом… Тем более что среди названных причин поражения не было даже намёка на собственные ошибки, на собственную гордыню.
Газета «Moniteur» опубликовала XXIX бюллетень 18 декабря. Никаких конкретных цифр в нём не было, но Франция поняла: потери ужасны. Большинство если не понимало, то чувствовало: проигранная русская кампания станет роковой для империи.
Рене Савари, министр полиции, человек искренне преданный Наполеону, за что Бурбоны приговорят его к смертной казни (на счастье – заочно), вспоминал, какое впечатление произвёл бюллетень: «Раз отдавшись мрачным мыслям, воображение парижан не знало теперь границ. Армия, столько лет предмет удивления современников, наполнившая историю своими славными подвигами, рисовалась ему сплошным огромным караваном полузамёрзших, истощённых людей». Но любые воображаемые картины были просто идиллией по сравнению с жуткой действительностью.