Почему Боуи важен

Повторяя ключевые моменты жизни Боуи, я неминуемо сравнивал их с тем, что сам делал в соответствующие годы. Я не был в Берлине с 1988-го, с тех пор как в юности изучал там немецкий язык – стена тогда еще была на месте. Я нашел старые задания по чтению для экзамена, начал не без труда их выполнять и гордился собой, когда мне удалось от начала до конца прочитать пьесу Макса Фриша в оригинале. Я достал свои старые любительские фильмы и дневники, вспоминая себя подростком и вновь узнавая и это время, и этого человека, и сам город.

По ходу проекта мой персонаж Боуи становился старше. Я начал в июне 2015 года с двадцатилетнего Дэвида, который зависал в клубах Gioconda и Marquee, а к сентябрю уже изображал тридцатилетнего Боуи периода берлинских клубов. Когда я достиг времени Let’s Dance – что я отметил интервью-сессией в коктейль-баре роскошного отеля Claridge’s, загорелый, выкрашенный в блондина и одетый в костюм с широкими накладными плечами, – Боуи было уже далеко за тридцать. А в 1993 году, когда он записал альбом The Buddha of Suburbia, ему было 46, как и мне в 2016-м. Я раскладывал свои фотографии, снятые в эти ключевые годы, рядом с фотографиями Боуи, наблюдая за тем, как я взрослею и старею вместе с ним. Еще один случай двойного видения, еще один параллельный взгляд. Я использовал события в жизни Боуи как рамку, через которую я смотрел на собственную жизнь и спрашивал себя, как я хочу жить дальше.

Я понял, что с тех пор, как мне было 18, я от многого отказался. Система образования в Великобритании заставляет нас с возрастом выбирать специализацию и становиться экспертом в узкой области, и, выбрав научную карьеру, я позволил засосать себя в эту трубу. В юности, да и в двадцать с небольшим, я все же иногда чувствовал себя достаточно свободно, чтобы время от времени заниматься рисованием, живописью и вокалом – просто ради удовольствия, не более того. Тогда я был способен экспериментировать в тех областях, которыми, как я понимал, я никогда не буду заниматься профессионально. Я заигрывал с миром моды, сочетая крупные серьги, подведенные глаза и цветастые шарфы с кожаными куртками и байкерскими сапогами. Одно время я ходил на вечерние занятия по актерскому мастерству и импровизации. Тогда я неплохо говорил по-французски и по-немецки и жил в семьях в Париже и Берлине. Но со временем я все это забросил. Я перестал изучать иностранные языки, выбрав в 18 лет в качестве университетской специализации кинематограф и английскую литературу, а впоследствии забросил и кино, поскольку предсказуемо не смог пробиться в киноиндустрию. Тогда я начал немного преподавать и скоро понял, что подготовка к урокам, поездки на работу и проверка письменных заданий студентов занимают почти все мое время. Я обещал себе, что никогда не перестану писать, но каждый вечер чувствовал, что слишком устал для этого.

Годам к 25 я полностью забросил всякое творчество и с головой погрузился в написание докторской диссертации. Любые излишества были исключены. Я не мог зарабатывать на жизнь актерством и пением. Я понимал, что никогда не стану великим артистом или художником, но в науке у меня уже кое-что получалось. Я выучил важный урок: никогда не показывать никому свою работу, если она не соответствует определенным стандартам качества. Люди обычно не склонны хвалить тридцатилетнего художника за посредственный рисунок, как маленького ребенка. Напротив, это ставит их в неловкое положение. Нужно подождать, пока твои рисунки станут лучше, а если этого не произойдет, то не стоит их никому показывать, а может быть, и вообще бросить это дело.

Так что я сконцентрировался на научной работе и тратил все свои силы на то, чтобы соответствовать конкретным требованиям и достигать конкретных целей. Я получил докторскую степень. Меня наняли на преподавательскую должность. Я продвигался вверх по академической лестнице. Возглавив в 35 лет кафедру истории и теории кино, я уже не мог позволить себе причудливые наряды и косметику. Годились только формальные костюмы – и я запасся целой коллекцией. Приступив к изучению творчества Боуи в 45, я уже двадцать лет почти совсем не рисовал, не пел на публике, не выходил на сцену и не одевался хоть сколько-нибудь неортодоксально. Да, кое в чем я добился успеха, но утратил значительную часть себя самого.

Однако теперь мне предстояло вернуть эту энергию юности и восстановить полузабытые любительские способности к творчеству. Я придумал этот проект, сообщил о нем прессе и сжег все мосты. Каждый шаг в карьере Боуи становился для меня творческим вызовом. Поехать на пляж в Гастингс в гриме Пьеро. Спеть «Boys Keep Swinging» со сцены одного из старейших гей-клубов Лондона, переодевшись в женщину. Посетить художественный музей в Берлине. Написать портрет в стиле экспрессионизм. Возглавить рок-группу, исполняющую каверы Боуи. Пытаясь сделать все это, я превращал свое прошлое в настоящее и вспоминал самого себя в юности. Моя матрица пересеклась с матрицей Боуи, и это сочетание обогащало мою жизнь.