Мое иммерсивное исследование завершилось в мае 2016 года, а в сентябре меня пригласили прочитать курс лекций о Боуи в Кингстонском университете в Лондоне. Формально курс был посвящен феномену знаменитости, но я не мог не начать с Боуи. Это был интенсивный курс исследовательского типа для небольшой группы заинтересованных студентов. Всем им было около двадцати лет, все они сознательно экспериментировали с одеждой, прическами и макияжем. И все они были одинаково открыты как в отношении своей гендерной идентичности, сексуальности и психического здоровья, так и в отношении любимых фильмов и музыки. Мои студенты относились к Боуи непредвзято, но не особенно много знали о нем. Они признавали его культовой фигурой, но для них он был кумиром поколения их родителей, не более того. Они родились в конце 1990-х годов, а образ, который у них ассоциировался с Боуи, – Аладдин Сэйн с ярко-красным зигзагом молнии, перечеркивающим бледное лицо, – появился в 1973-м, за четверть с лишним века до этого.
Я надеялся мягко убедить их в том, что Боуи по-прежнему влиятелен и актуален. В статьях, вышедших ранее в том же году после смерти Боуи, его называли пионером гендерквира, который с 1970-х годов «нес знамя небинарности» и «по-прежнему олицетворяет идеал человека нетрадиционной сексуальной ориентации – ироничного, непредвзято относящегося к сексу и чуждого навешиванию ярлыков». Я ожидал, что эти молодые люди толерантно воспримут мое собственное фанатское отношение к Боуи, а затем перейдут к изучению тем, интересующих их самих. Я никак не предполагал, что кто-то из них отвергнет Боуи уже ко второй неделе семестра.
На первом занятии мы обсудили печально известные расовые стереотипы в клипе на песню «China Girl» 1983 года и перешли к вопросам сексуальности. Я познакомил студентов с двумя противоречивыми высказываниями Боуи, между которыми прошло одиннадцать лет. В 1972 году в интервью британскому журналу
Потом этот студент в качестве домашнего задания сшил пиджак. В своем комментарии к выполненному заданию он с таким же раздражением объяснил, что эта вещь стала для него сущим наказанием и что рукава пиджака отвалились еще до того, как он представил работу. Несмотря на это, он получил отлично и окончил университет летом 2017 года. Парадоксальным образом он напомнил мне молодого Дэвида Боуи, чей сшитый на заказ вельветовый пиджак с нарисованными фломастером полосами теперь выставлен на всеобщее обозрение в Библиотеке Бромли. Оба они были энергичными, нетерпеливыми и креативными юношами. Я не знаю, чем мой студент занимается сейчас, но его слова врезались мне в память. Я благодарен ему за напоминание о том, что наши герои далеки от совершенства и тоже допускали ошибки и промахи. Боуи, который уверенно ставил в кавычки слово «герои» в названии песни и альбома
Мой студент был далеко не первым человеком, кого разочаровало прямое отрицание Боуи своей бисексуальности, не говоря уже о его неуклюжих экспериментах с расовой и культурной идентичностью. Крис О’Лири упрекает Боуи периода 1980-х годов в «оппортунизме», утверждая, что он отрекся от геев после того, как «контрабандой пользовался их культурой, в течение нескольких лет выдавая себя за одного из них (и даже заявляя об этом во всеуслышание)». Статья Митчелла Плитника «Мы можем стать героями»[127]
называет интервью Боуи журналисту