Почему Боуи важен

Опять-таки, притом что отдельные люди реализовывали «небинарный» и «гендерквирный» подходы в различных культурных контекстах на протяжении всей истории человечества, сами эти термины появились сравнительно недавно. В середине 1970-х Боуи тесно общался с трансгендерными женщинами, но ни он, ни они не употребили бы это слово в те времена. Даже понятие «бисексуальный» имело несколько иное значение, в чем мы еще убедимся. Имеет ли смысл описывать ранний период карьеры Боуи, используя современную лексику и исходя из современных ценностей, или же нам следует понимать, что его «искусство и поступки» означали в исходном контексте?

Скажем так: и да и нет. Или, как говорил мистер Блум в «Улиссе» Джеймса Джойса, «Nes. Yo»[132]. Два утверждения могут быть одновременно более или менее одинаково истинны. Как я отметил в предыдущей главе, наше понимание Боуи и его творчества может быть независимым от его собственных первоначальных замыслов. С альбома Let’s Dance, который многие критики рассматривали как начало творческого упадка Боуи 1980-х годов, стартовало мое страстное увлечение им. Возможно, Боуи действительно хотел в нем развернуться лицом к коммерческому мейнстриму, но для меня он звучал живо, выразительно и изобретательно. Любая песня Боуи – это творение, которое мы создаем вместе с ним, и я убежден, что у каждого из нас есть право на личное толкование и восприятие.

Мы редко ограничиваем интерпретации музыки Боуи тем, что он, насколько нам известно, имел в виду в 1973-м, 1985-м или 1997 году. Если вновь перефразировать Ролана Барта, мы не склонны воспринимать каждую песню Боуи как послание, переданное нам Автором-Богом для расшифровки скрытой в нем истины. Его творчество – богатое, сложное и живое (и навсегда останется живым и полным сил) отчасти благодаря тому, какой личный, собственный опыт мы в него вкладываем. Если мы хотим проследить линию происхождения Джейдена Смита от Аладдина Сэйна и определить Боуи как гендерквира в те времена, когда этого термина еще не существовало, это тоже будет верный путь соединения точек и установления связей, пусть и антиисторический.

Получается, сформулированное Бартом в эссе «Смерть автора» утверждение о том, что смысл текста находится скорее в нас, читателях, нежели в его создателе, – это не просто теоретический подход, который следует изучать на лекциях и семинарах. Мы можем убедиться в этом по реакции слушателей на творчество Боуи, ведь она проистекает не из намерений автора, а из их собственных эмоций, вызванных его музыкой. В скандально известном интервью журналу Rolling Stone Боуи объяснил, что в клипе «China Girl» он всего лишь хотел показать, что «расистом быть плохо». Однако ирония, вложенная в видеоряд песни, ускользнула от внимания профессора музыки Элли М. Хисамы из Колумбийского университета (или показалась ей несущественной). Хисама сочла, что песня укрепляет «пагубный расовый и сексуальный стереотипы, в рамках которых многие из нас вынуждены жить».

С другой стороны, Джон Гилл считает, что, хотя гомосексуальность была «лишь очередной ролью» Боуи, его притворство все-таки привело к положительному результату: «Не то чтобы он помог мне сформировать мою сексуальную ориентацию, но его резонансный пример создал благоприятную атмосферу как для квиров, так и для тех, кто не был уверен в своих сексуальных предпочтениях». Том Робинсон[133] подтверждает: «Для музыкантов-геев Боуи был как взрыв <…> и черт с тем, что потом он отрекся от нас». Бой Джордж[134] соглашается: «Боуи разрешил мне быть самим собой. Он признал меня, он позволил мне быть непохожим на других и культивировать эту непохожесть». Многие другие музыканты, выросшие на песнях Боуи в 1970-х годах, такие как Марк Алмонд[135], Роберт Смит[136] и Сьюзи Сью[137], выступили с аналогичными признаниями: каковы бы ни были намерения Боуи, он освободил их от сексуального и гендерного конформизма. Его влияние выходило за рамки того, что мы теперь называем ЛГБТ-сообществом, ведь он вдохновлял и гетеросексуальных артистов, бросавших вызов условностям в своем стиле и образе, например Иэна Маккаллоха из группы Echo and the Bunnymen. «Таким людям, как я, – говорил Маккаллох, – это помогло сформировать самосознание и взгляд на мир, образно говоря, пойти в другом направлении и взглянуть на вещи иначе». Безотносительно всего остального, Боуи важен хотя бы потому, что он оказал такое «взрывное» влияние на своих поклонников – знаменитостей и не только.

Итак, с одной стороны, намерение автора не играет особой роли. Смысл творчества Боуи зависит от нас, людей, воспринимающих его, и потому даже циничное присвоение гей-культуры может открыть двери другим, а наивная попытка осудить расизм – наоборот, невольно укрепить расовые стереотипы. С другой стороны, полезно знать, что повлияло на творческую деятельность Боуи, и воссоздать ее социально-культурный контекст.

* * *