Почему Боуи важен

«В 1972 году Дэвид Боуи заявил о своей сексуальной ориентации, а я был большим его фанатом. Я считал, что это правильно, это про меня. Проблема была в том, что, если бы ты сказал своей девушке, что ты гей, это бы ее очень смутило. В течение долгих лет бисексуальность как бы не существовала как статус. Гетеросексуалы считают тебя геем, а геи считают тебя гетеросексуалом, или же геем, но не настоящим».

В статье в The Guardian в январе того же года мы находим еще одну полезную иллюстрацию тогдашних представлений. Бывший член парламента Иэн Харви, который в 1958 году сам был арестован за «грубую непристойность» и был вынужден уйти с поста министра, делил «гомосексуальное сообщество» на три группы: мужчин-геев, «желавших измениться», тех, кто принимал себя такими, какими они были, и «тех, кто был бисексуалом и, таким образом, имел неустойчивую сексуальную ориентацию». «Положение бисексуалов, – писал он, оценивая ситуацию с правами геев после вступления в силу закона 1967 года, – вероятно, улучшилось в наибольшей степени, поскольку исчез страх уголовного наказания и значительно уменьшился риск шантажа».

Если сейчас разница между Г и Б в аббревиатуре ЛГБТ для нас очевидна, то во время интервью Боуи журналу Melody Maker бисексуальность в целом считалась более безопасным и приемлемым типом гомосексуальности – «фиговым листком» или, как писал автор одного из писем в ответ на статью Харви, «лучшей» из форм этой щекотливой болезни. Времена менялись, но между заявлением Боуи о своей гомосексуальности или бисексуальности в 1972 году не было явного противоречия: оба термина прочно помещали его в один и тот же лагерь. Его признание было гораздо неоднозначнее, чем может показаться сейчас.

А дополнительно усложняет картину то, что этот «гейский» имидж Боуи – «гейский» во всех смыслах этого слова, существовавших в начале 1970-х годов, – был отчасти идеей Энджи. В воспоминаниях она описывает его андрогинный стиль как «ключевой фактор, бесценный для карьеры Дэвида», и утверждает, что именно она вынула его из «хипповской помойки», переодев в «мужские платья» и придумав макияж и рыжие волосы Зигги Стардаста, ставшие делом рук ее личного стилиста Сьюзи Фасси. Ее реакция на статью в Melody Maker, согласно автобиографии, была весьма красноречива: «Дэвид! Ты сделал это, черт побери! Детка, нас теперь никто не остановит! Это был отличный рекламный ход, просто идеальный». Дэвид порой и сам столь же цинично работал на публику – например, когда после концерта в Оксфорде, где он, как известно, упал на колени перед гитарой Ронсона, он крикнул фотографу Мику Року: «Ты успел это сфотографировать, успел?» Однако похоже, что именно Энджи толкала его к этой новой роли «полисексуального звездного пришельца». «Что, естественно, – цинично добавляет она, – принесло желаемый результат с точки зрения имиджа».

После интервью в Melody Maker в Хэддон-холл позвонила миссис Ронсон, обеспокоенная тем, что ее сын связался с плохой компанией. У нее были веские причины для беспокойства. Возможно, в 1972 году значение слова «гей» и было неопределенным, но людям не нужно было точно понимать, что оно означает или что они подразумевают под ним, чтобы осознавать: оно им не нравится. Ронсон вспоминал: «Моя семья в Халле[147] подвергалась нападкам, потому что там о таком раньше и не слыхивали <…> нашу машину разрисовали краской, даже на входную дверь попало». Боуи тоже сталкивался с гомофобией – в США, когда носил платье дизайнера Майкла Фиша. Николас Пегг рассказывает, что в первый же вечер в Лос-Анджелесе его не пустили в ресторан «на основании того, что он трансвестит», а по словам Дэвида Бакли, ему «угрожал вооруженный деревенщина».

Исполнение Боуи песни «Starman» на Top of the Pops в июле 1972 года, по воспоминаниям тех, кто смотрел передачу вместе с родителями, было встречено столь же враждебно. «Отцы кричали в экран „Педик!“ и „Гомик!“, – вспоминает Дилан Джонс, – и недоумевали, почему Боуи и Ронсон держались так близко друг к другу и так крепко обнимали друг друга за плечи. Почему оба они были так странно одеты? Они хотели выглядеть как женщины?»

В книге Фреда и Джуди Верморел «Звездомания» («Starlust») рассказывается, как фанатка по имени Мишель увидела этого «колоритного мужчину, а возможно, и женщину, я действительно не могла понять <…> на экране своего телевизора». Она спросила родителей, кто это. «А… это Дэвид Боуи. Он гей».