Почему Боуи важен

В этой последней версии бисексуальность Боуи вновь становится подлинной частью его идентичности, а ее отрицание еще раз подается как прагматическое решение. Интересно, что воспоминание, озвученное Боуи тридцать лет спустя, перекликается с некоторыми его ключевыми заявлениями 1970-х – о том, что он не хотел нести знамена каких-либо кампаний, и о том, что, по его словам в 1976 году, в Европе его подход работал успешнее, чем в совершенно ином культурном климате США. Он выучил этот урок еще тогда, когда ему, одетому в платье от Майкла Фиша, пригрозил оружием местный мужлан.

Его слова звучат правдоподобно, потому что они рифмуются с мощным импульсом, упомянутым ранее. В первую очередь он должен был создавать свое искусство, используя внутреннюю энергию, а для этого необходимо было постоянно меняться и двигаться вперед. Это было главным. Он должен был продолжать творить и не мог позволить чему-либо встать на его пути. Если бисексуальность становилась препятствием, от нее нужно было отказаться – согласно той же жестокой логике, что еще на заре карьеры заставляла его бросать подростковые группы, отворачиваться от фолк-музыки и убивать своих сценических персонажей.

Его мотивы, если мы верим этому его заявлению, понятны и на личном, и на профессиональном уровне. Он думал о себе, а не о своем широком культурном влиянии; с другой стороны, он понимал, что сохранение публичного представления о себе как о бисексуале разрушило бы его карьеру к 1983 году, а это лишило бы мир всех его альбомов после Scary Monsters. Но что делать обманутым фанатам? В 2016 году в статье в интернет-журнале Slate было предложено одно из возможных объяснений неровной и неясной сексуальности Боуи.

«Теперь, когда человек, создавший Зигги, тоже мертв, у нас, тех, для кого квирность – не просто некий этап жизни, по-видимому, есть два возможных подхода к крайне непростым взаимоотношениям Боуи с нашим сообществом. Мы можем разозлиться и рассматривать его карьеру, как минимум отчасти, как коварный акт апроприации нашей культуры – один из многих, совершенных представителями поп-культуры за долгие годы. Или проявить великодушие и признать, что, даже если в действительности Боуи и не был квиром (геем, бисексуалом или кем-либо иным), он был одним из наиболее квирных в культурном отношении артистов, которые удостоили своим посещением нашу планету».

В свою очередь, 13 января 2016 года газета New York Times вышла с заголовком «Был ли он геем, бисексуалом или Боуи? Да» («Was He Gay, Bisexual or Bowie? Yes»). Боуи позволялось иметь свой собственный, уникальный тип квирности, и в этот контекст великодушия и благодарности укладывалось то, что «скрытый гетеросексуал», открыто заявлявший, что никогда не хотел возглавлять никакие правозащитные кампании, сразу после кончины стал считаться лидером движения гендерквиров – движения, о котором не приходилось и мечтать в 1970 году, когда длинноволосый Боуи впервые надел свое «мужское платье».

* * *

Что мы можем вынести из этой истории? С одной стороны, разумно будет признать, что наши герои всегда остаются «героями»: Боуи не был безупречен и совершал ошибки. В данном случае с его стороны было оплошностью игнорировать политические последствия его личных решений. Мы можем понять, что ему нужно было выходить из неприятных ситуаций и постоянно двигаться вперед на протяжении 1970-х годов для того, чтобы поддерживать в себе творческую энергию. Мы можем понять, почему он чувствовал необходимость расстаться со своим имиджем начала 1970-х, чтобы перезапустить карьеру в американском мейнстриме в 1983 году. Он умел предвидеть будущее и адаптировался к нему. Но в 1970-е, со всей своей неуемной энергией, он часто поступал эгоистично, а в начале 1980-х годов был полностью ориентирован на карьеру и почти до неприличия прагматичен. Он черпал из разных культур и сообществ, а затем оставлял их, насытившись. Разумеется, они продолжали существовать и без него, но его уход был для них болезненным.