Почему я не христианин (сборник)

В дни, когда философия еще была пресыщенной и смеющейся[59], она оказывала своим почитателям ряд очень важных услуг. Она предоставляла утешение в дни невзгод, оправдание интеллектуальных затруднений и решение моральных проблем. Не удивительно, что в пьесе Мильтона «Комос» Младший брат восклицает с энтузиазмом молодости:

О, сколь ты, философия, прекрасна,
Хоть кажешься глупцам сухой и черствой!
Ты сладостна, как лира Аполлона…[60]

Но эти счастливые дни уже в прошлом. Благодаря собственным отпрыскам философия была вынуждена постепенно, шаг за шагом, отказываться от своих прежних претензий. Интеллектуальные затруднения стали, по большей части, предметом деятельности науки – настойчивые попытки философии ответить на несколько вопросов в тех сферах, на которые она все еще претендует, большинством воспринимаются как наследие Средневековья и немедленно ставятся в один ряд с творчеством г-на Ф. Г. Майерса[61]. Решение моральных проблем – каковое философы до недавних пор считали своей вотчиной – г-да Мактаггарт и Брэдли[62] переадресовали статистике и здравому смыслу. Однако способность дарить поддержку и утешение – единственное, что может дать бессильный, – г-н Мактаггарт все же сохраняет за философией. Вот эту последнюю сферу я и хочу сегодня отнять у этого дряхлого породителя наших современных богов.

На первый взгляд может показаться, что вопрос решается очень просто. «Я знаю, что философия приносит утешение, – может сказать Мактаггарт, – так как она точно утешает меня». Тем не менее, я попытаюсь доказать, что эти выводы, которые дают ему утешение, вовсе не вытекают из его общей позиции – собственно, они явно из нее не вытекают и вообще как будто появляются лишь потому, что дарят утешение именно ему.

Поскольку я собираюсь обсуждать не правоту философии, а лишь ее эмоциональную ценность, я прибегну к метафизике, которая базируется на различении Видимости и Реальности, считая последнюю вечной и идеальной. Принцип любой подобной метафизики можно выразить одной фразой. «Бог на небесах, в мире все плохо», – вот ее последнее слово. Но, кажется, можно предположить, что если Он на небесах и всегда там был, то в один прекрасный день Он все же спустится на землю – если не для того, чтобы судить живых и мертвых, то хотя бы для того, чтобы вознаградить философов за их веру. Тем не менее, Его упорная приверженность чисто небесному существованию дает право предположить, что в земных делах Он проявляет стоицизм, на котором было бы опрометчиво строить свои надежды.

Впрочем, давайте говорить серьезно. Эмоциональная ценность доктрины утешения в дни невзгод зависит от ее возможности предсказывать будущее. С эмоциональной точки зрения будущее важнее прошлого и даже важнее настоящего. «Все хорошо, что хорошо кончается» – это высказывание отражает общепринятый здравый смысл. «За хмурым утром часто приходит ясный день» – это оптимизм, тогда как пессимизм утверждает нечто другое:

Я наблюдал, как солнечный восход
Ласкает горы взором благосклонным,
Потом улыбку шлет лугам зеленым
И золотит поверхность бледных вод.

Но часто позволяет небосвод

Слоняться тучам перед светлым троном.
Они ползут над миром омраченным,
Лишая землю царственных щедрот[63].

С эмоциональной точки зрения наш взгляд на вселенную – хорошая она или плохая, – зависит от того, каким представляется будущее; нас всегда беспокоит, что будет потом, и если мы не уверены, что завтра окажется лучше, чем сегодня, трудно представить, что это нас утешит.

Таким образом, будущее настолько тесно связано с оптимизмом, что даже г-н Мактаггарт, весь оптимизм которого основывается на отрицании времени, вынужден изображать Абсолют как грядущее состояние дел, как «гармонию, которая однажды должна стать явной». Было бы невежливо подчеркивать это противоречие, поскольку именно г-н Мактаггарт, в сущности, и указал мне на него. Но я хотел бы подчеркнуть то, что утешение, которое можно вывести из доктрины, гласящей, что Реальность является вечной и бесконечно праведной, выводится исключительно из этого противоречия. Вечная Реальность не может иметь с будущим более тесной связи, чем с прошлым: если совершенство еще не проявилось, нет оснований полагать, что оно когда-либо проявится – весьма вероятно, что Бог так и останется на небесах. С тем же основанием можно было бы сказать, что гармония уже проявилась; вполне возможно, что «за мною радость, впереди – печаль»[64] – и это явно доставит нам весьма малое утешение.