Почему я не христианин (сборник)

В качестве совершенно типичного представителя протестантского свободомыслия можно выбрать Джеймса Милля[71], опираясь на автобиографию его сына. «Мой отец, – писал Джон Стюарт Милль, – был воспитан в лоне шотландского пресвитерианства, но его собственные исследования и размышления рано привели его к отрицанию не только веры в Откровение, но и основ того, что обычно называют естественной религией. В отличие от того, что многие могут предположить, отрицание моим отцом всего, что именуется религиозными верованиями, определялось преимущественно не логикой и доказательствами – нет, основания здесь были скорее нравственными, чем интеллектуальными. Он считал невозможным поверить, что мир, где столько зла, может являться плодом усилий Творца, в Ком бесконечное могущество сочетается с идеальной добродетелью и справедливостью… Его отвращение к религии в том смысле, который обычно понимают под этим термином, было того же рода, что у Лукреция; он воспринимал ее не как заблуждение, а как огромное моральное зло. Его представления о долге не допускали, чтобы я получал о религии представление, противоречащее его чувствам и убеждениям, и он с самого начала внушал мне, что о возникновении мира ничего не известно». Тем не менее, несомненно, что Джеймс Милль остался протестантом. «Отец внушил мне сильнейший интерес к Реформации как величайшему и решительному восстанию против тирании священников и за свободу мысли».

Во всем сказанном выше Джеймс Милль лишь следовал духу Джона Нокса[72]. Он был нонконформистом, пусть и принадлежал к одной из наиболее радикальных сект, и сохранил моральную искренность и интерес к теологии, отличавшую его предшественников. С самого начала протестанты отличались от своих оппонентов тем, во что они не верили; а отринуть очередную догму означает продвинуться еще на шаг вперед. Моральный пыл – вот суть дела.

Это лишь одно из существенных различий между протестантской и католической моралью. Для протестанта исключительно хорошим человеком является тот, кто противостоит властям и общепризнанным доктринам, как Лютер на Вормсском рейхстаге. Протестантская концепция толкует добродетель как нечто индивидуальное и обособленное. Я сам был воспитан в протестантизме, и одним из текстов, которые произвели наиболее сильное впечатление на мое юное сознание, была фраза «Не следуй за большинством на зло»[73]. Я уверен, что эта фраза до сих пор влияет на меня при принятии важнейших решений. У католиков совершенно другое представление о добродетели – у них в добродетели всегда заключен элемент подчинения, причем не только гласу Божьему, проникающему в сознание, но и авторитету церкви как хранительницы Откровения. Это дает католикам гораздо более социализированное представление о добродетели и намного усиливает переживания при разрыве отношений с церковью. Протестант, который расстается с той или иной протестантской сектой, поступает точно так же, как много лет назад поступили основатели его секты, и его разум уже подготовлен к созданию новой секты. Католик же без поддержки со стороны церкви чувствует себя потерянным. Конечно, он может присоединиться к какой-либо другой организации, например, к масонам, но, тем не менее, у него остается ощущение, что он совершил неслыханный бунт. Он остается в убеждении, пусть даже подсознательном, что добродетельную жизнь можно вести лишь в рамках церкви, поэтому в свободомыслии он не может достичь высшей добродетели. Это убеждение заставляет его вести себя по-разному, в зависимости от темперамента; если он обладает веселым и общительным нравом, то наслаждается тем, что Уильям Джеймс называет моральным отдыхом. Идеальным примером здесь служит Монтень, который также позволял себе интеллектуальный отдых, проявляя враждебность к различным системам и умозаключениям. Современные люди не всегда осознают, до какой степени антиинтеллектуальным движением было Возрождение. В Средние века обыкновенно считалось необходимым что-то доказывать, Возрождение же изобрело привычку наблюдать за происходящим. Единственные силлогизмы, к которым Монтень относился доброжелательно, суть те, которые содержали отрицание и осуждение: например, когда он использовал свою эрудицию, чтобы продемонстрировать, что не все те, кто умер так, как Арий[74], были еретиками. Перечислив различных злодеев, которые умерли так же, как Арий, или примерно так же, он заключает: «Но помилуйте! И святого Иринея постигла та же самая участь. Господь Бог, желая показать нам, что благо, на которое может надеяться добрый, и зло, которого должен страшиться злой, не имеют ничего общего с удачами и неудачами мира сего»[75]. Кое-что в этом неприятии системы осталось характерным для католика в противоположность протестантскому свободомыслящему; причина, опять-таки, заключается в том, что система католической теологии построена таким образом, что не позволяет отдельной личности (если только та не обладает непревзойденной силой) создать другую, с ней конкурирующую.