Почему я не христианин (сборник)

В Америке границы мыслительной деятельности, определенные большинством, чрезвычайно широки. В их пределах писатель свободен в своем творчестве, но горе ему, если он осмеливается их преступить. Конечно, ему не грозит аутодафе, но он сталкивается с отвращением во всех его видах и с каждодневными преследованиями. Политическая карьера для него закрыта, ведь он оскорбил единственную силу, способную открыть к ней доступ. Ему отказывают во всем, даже в славе. До того как он предал гласности свои убеждения, он думал, что у него есть сторонники. Теперь же, когда он выставил свои убеждения на всеобщий суд, ему кажется, что сторонников у него нет, потому что те, кто его осуждает, говорят громко, а те, кто разделяет его мысли, но не обладает его мужеством, молчат и отдаляются от него. Наконец, под градом ударов он уступает, сдается и замыкается в молчании, как если бы его мучили угрызения совести за то, что он сказал правду[134].

Думаю, следует также признать правоту Токвиля в том, что он говорит относительно власти общества над личностью в условиях демократии:

Когда человек, живущий в демократической стране, сравнивает себя с окружающими его людьми, он с гордостью ощущает свое равенство с каждым из них; но когда он начинает размышлять о всей совокупности себе подобных и соотносит себя с их огромной массой, он тотчас же чувствует себя подавленным, ощущает всю свою незначительность и слабость.

То же самое равенство, освободившее его от зависимости перед любым отдельно взятым гражданином, оставляет его одиноким и беззащитным перед лицом реального большинства.

Общественное мнение у демократических народов, следовательно, обладает весьма странным могуществом, о природе которого народы, живущие в условиях аристократического правления, не могут составить себе ни малейшего понятия. Общественное мнение не внушает своих взглядов, оно накладывается на сознание людей, проникая в глубины их души с помощью своего рода мощного давления, оказываемого коллективным разумом на интеллект каждой отдельной личности[135].

Со времен де Токвиля статус отдельной личности сравнительно с огромным Левиафаном[136] государства значительно снизился, причем не только и не главным образом в демократических странах. Это весьма серьезная угроза миру западной цивилизации, если ее не преодолеть, она может остановить интеллектуальный прогресс. Дело в том, что любой значимый интеллектуальный прогресс возможен лишь при определенной независимости от чужого мнения, чему нет места там, где к воле большинства относятся практически с религиозным почтением, с каким ортодоксы относятся к воле Божией. Почитание воли большинства гораздо опаснее почитания воли Божией, так как волю большинства можно навязать. Около сорока лет назад в небольшом городе Дурбан один из членов Общества плоской Земли вызвал весь мир на публичный диспут. Вызов принял морской капитан, единственный довод которого состоял в том, что он совершил кругосветное плавание и лично убедился, что Земля круглая. Разумеется, этот довод презрительно отвергли, и апологет плоской Земли победил с перевесом в две трети голосов. Словом, глас народа прозвучал, и теперь подлинный демократ должен признать, что в Дурбане Земля – плоская. Надеюсь, что с тех пор в средних школах Дурбана (по-моему, там нет университета) никому не разрешалось преподавать, не подписав заявление о том, что круглая Земля есть выдумка безбожников, чреватая коммунизмом и разрушением семьи. Увы, должен признать, что достоверными сведениями не располагаю.

Коллективная мудрость не служит адекватной заменой разуму отдельных личностей. Люди, несогласные с общепринятыми мнениями, всегда являлись движителями прогресса, равно морального и интеллектуального. При этом они всегда были непопулярны, что вполне естественно. Сократ, Христос и Галилей в равной степени подвергались гонениям со стороны ортодоксов. Но в прежние времена механизмы подавления были гораздо менее суровыми, нежели сегодня, и взгляды еретика, даже казненного, все же получали достаточную известность. Кровь мучеников рождала новую церковь, но это уже не так, например, в нынешней Германии, где мученичество остается тайным и ни в коей мере не способствует распространению взглядов новых мучеников.