Почему я не христианин (сборник)

До сих пор Рассел воздерживался от любых комментариев, не считая короткого первоначального заявления, где отметил: «У меня нет желания отвечать на нападки епископа Мэннинга… Любой, кто еще в юности решает думать и говорить честно, невзирая на враждебность и искажение фактов, ожидает подобных нападок и вскоре понимает, что лучше всего их игнорировать». Однако теперь, когда атаку перенесли в суд, Рассел посчитал себя обязанным опубликовать ответ. «До сих пор я хранил почти нерушимое молчание относительно дискуссии, касающейся моего назначения в Городской колледж, – писал он, – поскольку не мог предположить, что мое мнение имеет здесь значение. Но когда совершенно неверные заявления относительно моих действий прозвучали в суде, я чувствую себя обязанным раскрыть их лживость. Я никогда не руководил в Англии колонией нудистов. Ни я, ни моя жена никогда не разгуливали голыми на публике. Я никогда не увлекался непристойными стихами. Подобные утверждения являются преднамеренной ложью, что наверняка известно тем, кто их распространяет без всякого на то основания. Я буду рад возможности опровергнуть их под присягой». Следует также добавить, что Рассел никогда не «одобрял» гомосексуализм; это обстоятельство я подробно разберу в дальнейшем.

Иск миссис Кей рассматривал судья Макгихан, связанный с аппаратом Демократической партии округа Бронкс. В свое время Макгихан уже отличился тем, что пытался удалить портрет Мартина Лютера с настенной фрески в здании суда, посвященной истории юриспруденции. Совет по высшему образованию представлял Николас Буччи, помощник юрисконсульта муниципалитета. Он вполне справедливо уклонился от дискуссии о «нечестивых» взглядах Рассела и его некомпетентности как философа. Буччи ограничился единственным юридически обоснованным пунктом иска – что иностранец не может быть назначен на должность в Городском колледже. Буччи это условие опроверг и попросил отклонить иск. Судья Макгихан дал зловещий ответ: «Если я обнаружу, что содержание этих текстов соответствует обвинениям поданной петиции, у апелляционного отделения и апелляционного суда будет над чем подумать». Он говорил о статьях, представленных Гольдштейном в обоснование своих обвинений. Это были статьи «Образование и добропорядочная жизнь», «Брак и мораль», «Образование и современный мир» и «Во что я верю».

V

Через два дня, 30 марта, судья обнародовал свой вердикт. Опираясь на «нормы и критерии… отражающие законы природы и ее Творца», он отменил назначение Рассела, назвав это решение, как ранее делали клерикальные ораторы, «оскорблением народу Нью-Йорка». Решение Совета, заключил судья, «фактически означает создание кафедры непристойности»; поступая так, Совет «действует без должных оснований, своенравно и нанося прямой ущерб общественному благополучию, безопасности и нравственности народа и правам заявителя, так что в удовлетворение требований заявителя выносится распоряжение, отменяющее назначение вышеупомянутого Бертрана Рассела». По свидетельству газеты «Санди миррор», судья допустил, что его вердикт станет настоящей «бомбой». То, что Макгихан руководствовался не только законом (если он вообще о нем думал), ясно также из последующего заявления: мол, «это решение заложило основу для создания законодателями комиссии по расследованию, и я смею сказать, что ее членам будет интересно выяснить, как именно состоялось назначение Бертрана Рассела».

Как указывал журнал «Нью рипаблик», решение Макгихана «явно выносилось со сверхчеловеческой скоростью». Джон Дьюи высказал подозрение, что судья вряд ли ознакомился с текстами, представленными «в качестве доказательств мистером Гольдштейном». В любом случае ясно, что решение вынесли с неприличной поспешностью. За два дня Макгихан никак не мог тщательно изучить эти четыре текста и написать вдобавок длинное обоснование своего решения. То, что он не предпринимал попыток хоть как-то соблюдать права всех сторон процесса, как полагается любому добросовестному судье, также очевидно из некоторых других особенностей этого дела. Например, судья не предоставил Расселу возможность опровергнуть обвинения Гольдштейна, он просто признал их без обсуждения. Кроме того, Макгихан не дал Расселу шанса оправдаться и публично объяснить, верна ли судейская интерпретация взглядов Рассела. Он не пытался выяснить, придерживается ли Рассел и поныне тех взглядов, которые излагались в текстах десяти- и пятнадцатилетней давности. А ведь всего этого требуют элементарные нормы порядочности, не говоря уже о судебной беспристрастности.